V - IV вв. до н. э. - это период наивысшего расцвета греческой литературы. В жанровом отношении он представлен расцветом древнегреческой драмы (трагедии и комедии) и появлением прозы (историографии, красноречия, философии). Греки являются создателями драмы, того нового литературного жанра, в котором рассказ о событиях и переживаниях заменялся их наглядным воспроизведением и слушатель становился зрителем. Первый театр возник в Греции в конце VI в. до н. э. Его родиной были Афины. Слово «драма» - греческое и буквально означает «действие» Этим определяется основное свойство всего жанра. Истоки драмы так же, как эпоса и лирики, - в фольклоре. Мимические игры с переодеваниями, масками и танцами известны у многих народов на ранних этапах развития общества. Их возникновение связано с представлениями древнего человека о том, что, подражая действиям окружающей природы, он приобщается к ней и к ее силам, становясь их носителем. Однако только в Греции мимическая игра послужила основой, на которой развилась художественная драма, сохранившая неизменной свою структуру вплоть до настоящего времени. Основные черты всякой драмы - действие и диалог, т. е. мимическая игра и разговор действующих лиц. Необходимым элементом ее является хор, поющий под аккомпанемент музыки и исполняющий мимические танцы, что свидетельствует о развитии драмы из торжественной лирики. Таким образом, в греческой драме совмещались элементы лирической поэзии с элементами эпоса. Все виды драмы были связаны с культом Диониса, и драматические представления разыгрывались только в дни праздников Диониса. По словам Аристотеля, свидетельства которого о возникновении драмы являются для нас основными, трагедия произошла от "эксархонтов дифирамба", то есть от тех, кто дает зачин дифирамбу. Дифирамб - особый вид древнегреческой лирики, развивавшийся в связи с вакхическим культом Диониса, или Вакха, отражавший в себе черты бога вина, необузданного веселья и душевных страданий. В самом тексте дифирамба соединялись элементы лирики, эпоса и драмы, ибо здесь была и повесть о приключениях героя, и лирические излияния по поводу рассказанных событий, и драматический диалог между исполнителями. Торжественность тона, состоявшая в подборе изысканных слов и смелых оборотов, отвечала первоначальному назначению дифирамба - служить выражением праздничного настроения почитателей Диониса, легко переходившего в состояние неудержимого веселья или горя. Отличительной особенностью дифирамба было то, что при его исполнении из хора выделялся запевала и пение исполнялось попеременно то хором, то запевалой. Это было уже началом диалога, который является необходимым элементом драмы. Традиция связывала дифирамб с трагедией, то есть подчеркивала песенное начало трагедии, следы которого сохранились даже в самом термине, так как слово "трагедия", или "трагедия", дословно означает "песня козлов". Козловидные демоны плодородия, которых греки называли сатирами, почитались вместе с Дионисом и составляли его свиту. Исполнители дифирамба изображали сатиров. Они надевали козлиные шкуры, лица закрывали масками и пели шутливые песни, сопровождая их плясками. Хотя уже с VII-VI вв. до н. э. делались попытки литературной обработки дифирамба, он все еще оставался лирическим песнопением, так как в нем не было драматического действия и настоящей игры. Решительным переворотом в этом деле было введение первого актера. Самый термин, которым греки стали называть актеров, раскрывает первоначальную сущность его. Слово hypokrites (актер) буквально значит «отвечающий». Это показывает, что с самого начала роль актера сводилась к тому, что он только «отвечал» хору. Однако вполне понятно, что эта функция очень легко могла измениться и расшириться.

контрольная работа

Древнегреческий эпос

Первые из дошедших до нас древнегреческих эпических текстов гомеровские «Илиада» и «Одиссея» созданы приблизительно в VII в.до н.э. Очевидно, что уже в те времена они не были единственными, а входили в эпическую традицию древних греков. После «Илиады» и «Одиссеи» создание эпических произведений продолжалось на протяжении всей Античности. Однако гомеровские поэмы навсегда остались из ряда выходящими и исключительными. «Илиаду» и «Одиссею» с полным правом можно назвать первотекстами Античности. Это были наиболее авторитетные тексты, к ним апеллировали как к чему-то безусловному и литераторы, и философы, и государственные деятели, и ученые.

Гомеровские поэмы представляют собой первое цельное и законченное выражение греческой души. В них она впервые оформилась и воплотилась как нечто в основе своей состоявшееся. В дальнейшем древнегреческая культура будет развиваться вширь и вглубь. В ней появятся новые темы и повороты, то чего-то она откажется, что-то приобретет, и все-таки определяющее и стержневое для древнегреческой культуры состоялось уже в «Илиаде» и «Одиссее». За всю Древнюю Грецию представительствовать в состоянии только гомеровский эпос.

Принятие и освещение мира заходит у Гомера так далеко, как этого никогда не будет ни в одной другой культуре.

Древние греки, за редким исключением, не ставили под сомнение реальность Троянской войны и подвигов ее героев, это в корне подорвало бы их самоощущение. «Илиада» и «Одиссея» не просто принадлежали к почетному и возвышенному жанру словесности, они формировали и поддерживали душевный строй древних греков, в какой-то мере служили их самоидентификации. Поэтому текст гомеровских поэм воспринимался и как реальность, и как образцовое произведение искусства. Он в совершенстве отразил возвышенную - прекрасную жизнь героев, а не был плодом фантазии Гомера.

Стоит буквально локализовать эпическое действие в пространстве и времени, и оно станет историей, а его вершители - просто и только людьми. Греки иногда были склонны к подобной локализации. Но она не могла быть последовательной, т. к. мир «Илиады» и «Одиссеи» был важен для них совсем не в качестве реальной истории. Он оставался надысторическим, представляя собой Грецию и греков как таковых, поверх бурных событий истории.

Скульптура

На уровне наглядных представлений античная культура ассоциируется у нас, прежде всего со скульптурными образами. Афродита Милосская, Аполлон Бельведерский, Лаокоон с сыновьями или Дорифор давно стали знаками Античности как таковой. Они представляют ее в не меньшей, а на уровне массового сознания и в большей степени, чем гомеровские поэмы, философские произведения Платона и Аристотеля или трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида. В скульптуре греческий дух воплотился так же значимо, как и в эпосе. Так же как и эпос, скульптура представляет собой своеобразное греческое явление. Нечто подобное Афродите, Аполлону, Лаокоону или Дорифору могло состояться только на греческой и никакой другой почве. О древнегреческой скульптуре сказано много убедительных слов от Винкелькмана и Гегеля до О.Шпенглера и А.Ф.Лосева. В скульптуре каждый из них видел самое существо древнегреческой культуры. Более того, исследователи находили скульптурность или статуарность в полисе и эпосе, превращая ее в сквозную и всеобъемлющую характеристику, способную едва ли не все объяснить в греческой культуре. Каким бы преувеличением подобная универсализация скульптурности не была и, к каким бы деформациям в восприятии греческой культуры не вела, очевидно, что для преувеличений и деформаций существовали свои основания. К ним толкала действительно совершенно особая роль скульптуры в культуре Древней Греции.

Греческая скульптура к тому времени очень резко отличалась от скульптурных изображений, принадлежащих Древнему Востоку, спутать ее с ними невозможно даже самому неискушенному взгляду, настолько различия здесь огромны. Древнеегипетская пластика носит культовый характер. Она связана с культом фараона и древнеегипетских богов или имеет отношение к заупокойному культу.

Взять, например колоссы египетского фараона Рамсеса II,нас поразят их чудовищные размеры. Но они созданы не для того, чтобы любоваться ими. Их величие и огромность как бы говорят: ”Знай свое место, оно мало и ничтожно, что его как бы и нет”.

От Древнего Египта до нас дошло огромное количество всякого рода изображений богов и людей. Однако характеризовать их в качестве прекрасных тел как-то не поворачивается язык. Они безобразны? Нет. Они не воспринимаются в своей человеческой телесности не только потому, что тела пластически недостаточно проработаны и схематичны, но и потому, например, среди этих человеческих тел нередко можно встретить увенчанные головами шакала, кошки, ибиса, крокодила, сокола и т.д. Это точно такие же тела, как и те, у которых на плечах человеческие головы. Головы здесь вполне взаимозаменяемы. Но попробуем мысленно приставить к туловищу поликлетовского «Дорифора» голову шакала, а Афродиту Милосскую представить с кошачьей головой. Получится абсурд и, хуже того, -нечто противоестественное и отвратительное. И еще хочется подчеркнуть, что в древнеегипетской пластике чаще всего изображали богов-фараонов и рабов. В древнегреческой скульптуре классической эпохи не найдешь изображений божественных царей, ни тем более рабов. Правда, названия скульптур как будто указывают на противоположное. Среди них сплошь и рядом встречаются Зевс, Аполлон, Гермес и т.д. Но также есть скульптуры, которые никакого отношения к богам не имеют-это Дорифор (копьеносец), Дискобол, Возничий, Перикл и т.д. Вопрос о том, чем по существу скульптуры, изображающие людей, отличаются от изображений богов, окажется неразрешимым. Очевидным образом древнегреческая скульптура классической эпохи внутренне однородна, и уж во всяком случае, никакой полярности различных типов скульптур в ней нет.

Пластика была вовсе не единственным примером сближенности божественного и человеческого в древнегреческой культуре. Другим, не менее впечатляющим примером, может служить феномен греческого полиса. Полис, как и скульптура, был для греков и человеческой и божественной реальностью одновременно. Поэтому скульптуры греческой классики нередко могут рассматриваться как изображение полиса, его персонификации в форме человеческого тела.

Древняя Греция никогда не образовывала единого государства, оставаясь этнической и культурной, но не политической реальностью. Она как бы застыла на первой стадии образования государства.

У всех народов и культур существовало единодушное мнение: чем больше государство, тем для него лучше. Древние греки, однако, придерживались другого мнения. Они ставят вопрос об оптимальных размерах государства и приходят к выводу о том, что оно не должно быть ни слишком большим, ни слишком маленьким. С малым государством все понятно. А вот чрезмерно крупное становится трудно управляемым и не соответствует интересам своих граждан. Идеальное государство должно быть легко обозримым.

На относительно небольшой территории Древней Греции в течение нескольких столетий существовало несколько сотен полисов. На один полис в среднем приходилось около 300 кв. км. и приблизительно 10 тыс. человек населения.

Нередко они между собой воевали. Города разрушались, мужское население истреблялось, женщины и дети продавались в рабство, однако территория побежденного полиса очень редко присоединялась к победившему государству. И уж тем более не возникало стремления объединиться в одно государство.

Античные традиции в мировой и европейской культурах

Религия древних греков и римлян, как у многих народов мира, представляла собой веру в многобожие. Первоначально боги-культы были общинно-местного характера...

Афинская культура, образование и воспитание

Эллинизм (эллинистическая эпоха III - II вв. до н.э.) принято рассматривать прежде всего как культурное явление, как распространение греческой культуры в завоёванных Македонией странах. Культура эллинистического мира была сложна и многообразна...

Древнегреческий театр и скульптура

Значение Фридриха Рейндхольда Крейцвальда. Эпос "Калевипоэг"

Романтическое отношение к национальному прошлому, характерное для начала XIX века, породило идею создания новых народных эпосов в духе античных и средневековых образцов (как "Илиада" и "Одиссея", "Песнь о Нибелунгах" и т.п. произведения)...

Искусство скандинавских народов V-VIII веков

Заданная мифической судьбой асов модель поведения получила реализацию в качестве идеальной нормы в следующем за мифом творческом пласте скандинавской духовной культуры - героическом эпосе...

Истоки древнегреческого театра

Древнегреческий театр являлся государственным учреждением. Он был практически рассчитан на все население города. В нем насчитывалось несколько десятков тысяч мест. Древнегреческий театр располагался, как правило...

Массовые зрелища в Античную эпоху

Истоки древнегреческого театра, как и других массовых зрелищ, уходят корнями в минойскую и мекинский периоды Древней Греции. С середины 3-го тыс. до н.э. на о. Крит проводились разнообразные культовые, религиозные и спортивные мероприятия...

Формы проявления фольклорного сознания

Сказка о животных (животный эпос) -- это совокупность разножанровых произведений сказочного фольклора (сказка), в которых в качестве главных героев выступают животные, птицы, рыбы, а также предметы, растения и явления природы...

Эволюция театра в мировой культуре

Гомеровские боги - это боги аристократии завоевателей, а не боги полезного плодородия тех, кто действительно возделывал землю.

Гилберт Мюррей пишет: "Боги большинства наций претендовали на роль создателей мира. Олимпийцы не претендовали на это. Самое большее, что они когда-либо сделали, состояло в том, что они завоевали его... Что же они делают после того, как они завоевали свои царства?

Заботятся ли они о правлении? Содействуют ли они земледелию? Занимаются ли они торговлей и промышленностью? Нисколько. Да и почему они должны честно трудиться? Они считают, что легче жить на годовые доходы и поражать ударами молнии тех, кто не платит.

Они - вожди-завоеватели, королевские пираты. Они воюют, пируют, играют, музицируют; они напиваются допьяна, покатываются со смеху над пришедшим к ним хромым кузнецом. Они никого не боятся, кроме своего собственного царя. Они никогда не лгут, если дело не касается войны или любви

Чтобы хоть немного представить себе, что такое политеизм, необходимо усвоить следующее: в цивилизациях Египта, Греции понятие «смерть» вообще отсутствовало. Не было смерти как провала в ничто, полного, безвозвратного ухода тела и души, как это понимают люди, воспитанные в иудеохристианской традиции. А значит, и сопровождающего смерть пессимизма в античной традиции не существовало. По существу дела, бесконечная чреда авторов, упражнявшихся на тему античности, не имела о ней даже самого приблизительного представления. Лишь при чтении Бахофена, Буркхарта или, скажем, Ницше интуиция нам подсказывает, что эти писатели, кое-что понимали в античности.

Для того, чтобы составить хотя бы приблизительное представление о том, что античный человек думал о жизни, я хочу привести одну цитату из Парацельса: «Натура, космос и все его данности - единое великое целое, организм, где все вещи согласуются между собой и нет ничего мертвого, все органично и живо. Космос - пространная живая сущность, нет ничего телесного, что не таило бы духовного, и не существует ничего, что не таило бы в себе жизни. Жизнь - это не только движение, живут не только люди и звери, но и любые материальные вещи. Нет смерти в природе. Угасание какой-либо данности есть погружение в другую матку, растворение первого рождения и становление новой натуры».

В данном случае Парацельс совершенно правильно подходит к тому, что называется политеизмом. В XIX в. была «изобретена» идея оппозиции «эрос - танатос». Однако, перевод слова «танатос» при этом остался более чем спорным. «Танатос» никогда не означает «смерть», это скорее «неопределенное пребывание где-то». И когда, основываясь на оппозиции «эрос - танатос» (понятых как «любовь - смерть»), создаются некие концепции, претендующие на истинность, грош им цена. Такие понятия, как «Гадес», «Аид», и т.д. не имеют ничего общего с христианским адом, как мы его привыкли себе представлять. Аид - скорее неопределенное пребывание где-то перед следующей метаморфозой. Нельзя понять политеизм, не прочувствовав глубоко эту принципиальную идею. Идею метаморфозы. Когда мы читаем о любовных похождениях Зевса, мы должны понимать, что путем соединения с разными женскими сущностями Зевс создал тот космос, который мы сегодня уже почти потеряли, но все еще можем представить по зодиакальным знакам и названиям созвездий. Таким образом мы видим эротический путь создания космоса. То же самое относится и к «любовным похождениям» других богов. Демиурги греческого или египетского мира создавали космос путем любви.

Попробуем представить античное мировоззрение. Это очень трудно, поскольку совершенно изменились направляющие идеи и стимулы.

Античности чужда потусторонность и трансцендентость, античность всегда упрекают в переизбытке чувственной телесности. Откуда ей взяться, потусторонности, если нет понятия смерти? Танатос -- поворот, убывание, потеря памяти при трансформации индивидуальности, -- так Иоганнес Рейхлин и Парацельс (XV-XVI вв.) трактуют это слово. Языческая философия не видит разрыва в единой цепи бытия, а потому ничего не понимает в иудео-христианской догматике. Плотин удивляется: христиане презирают конкретную землю и чувственно воспринимаемые вещи, утверждая, что для них уготована какая-то новая земля. "По христианским понятиям, душа любого, даже самого низкого человека бессмертна, в отличие от звезд, несмотря на их дивную красоту."И полное недоумение: " Как возможно этот мир и его богов отделять от интеллигибельного мира и его богов?"(1). Познавательному методу иудео-христианства разделение, абстрагирование свойственны в высокой степени: дух и материя; этот мир и тот; реальность и фантазия, сон и действительность; добро и зло; красота и безобразие. Разбросанное, поделенное на более или менее изолированные фрагменты легче поддается аналитическому познанию, усвоению, использованию. Как ни различны Платон и Аристотель, согласны они вот в чем: форма не противостоит материи, поскольку оную организует; форма не однозначна, ибо сама является материей для формы более высокой. Поэтому античные художники имели иные задачи: не надо насиловать материю предвзятой формализацией, не надо кромсать ее в соответствии с каким-либо умственным образом; необходимо пробудить скрытую в данной материи организующую форму, иначе говоря, ее энтелехию. После долгих поисков художник находит дерево, в котором "спит" ложка или заяц, мрамор, в котором скрывается божество. Нет материи вне духа, нет духа вне материи:

Часто в темном веществе таится божество.
И словно глаз, что, рождаясь, раздвигает веки,
Чистый дух разрывает наслоения минерала.

(Жерар де Нерваль. "Золотые стихи Пифагора")

Только универсальное "да" это свобода; правильное воспитание способствует достижению свободы. Пороки -- пьянство, сладострастие, подобострастие, алчность, трусость -- оттесняют к периферии сомнения, зависимости, рабства. "Если какая-либо драгоценность, женщина, ребенок, -- писал Архилаос (четвертый век до н.э.), -- слишком волнуют и притягивают тебя, отдай это, уйди от этого, если какое-нибудь божество слишком притягивает тебя, уйди в другой храм." И Кратил (Афины, IV до н.э.): "Если нечто ужасает и отвращает, не спеши с выводами, подумай: почему, каким образом возникли в тебе ужас и отвращение и поймешь: твоя дисгармония тому причиной."

Политеистическая культура совершенно антигуманна. Заботиться о ближнем практически, связываться с человеком слабым, зависимым, неспособным удовлетворить даже свои простые потребности, небезопасно для душевного здоровья. Можно прийти на палестру, дабы стать сильным и ловким, или на собрание философов -- послушать умные речи, но просить сочувствия или материальной поддержки постыдно. Это санкционировано волей богов - они "не любят" людей в духе христианского "агапе", молить богов о помощи бесполезно и унизительно. Христианская доброта, милосердие, самопожертвование, "не делай другому нежелательного для себя" -- нонсенс, добродетели нищих, рабов, трусов, которых, собственно, за людей принимать нельзя. Пассивное ожидание персональной или общественной подачки, тяжкие вздохи касательно жестокости богов и людей, потом объедки, лохмотья, гниение в мусорной куче… прекрасно, гумус полезен, у тебя есть шанс, возродившись собакой, научиться вилять хвостом и строить глазки мяснику. Гипотеза об отрицаниии смерти кажется нам не очень убедительной. Разве не видел античный мир разложение и смерть до иудео-христианства? Да, но это совсем другая история. Смерть -- момент разделения души и тела. Последнее либо разлагается в неопределенности материи, либо становится объектом разнообразных магических влияний. Душа, если не отличается энергической автономией, вовлекается хищной материей в какое-либо новое сочетание, входит в растение, камень, зверя -- отсюда пифагорейский метемпсихоз. В беспрерывных круговоротах и трансформациях нет и не может быть "создателя", боги -- только демиурги, организуюшие стихийные данности материального мира своим божественным эйдосом и сперматическим логосом.

Е.Головин

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС И «ИЛИАДА» ГОМЕРА

Как мы узнали в результате многолетних раскопок, начатых в 1870 г. Генрихом Шлиманом и законченных перед второй мировой войной американским археологом Блегеном, примерно пять тысяч лет назад, около 3000 г. до н. э., на небольшом холме, расположенном в 5 - 6 километрах от южного берега пролива Дарданеллы, недалеко от входа в пролив из Эгейского моря, впервые поселились люди и построили крепость. Холм этот носит сейчас турецкое название Гиссарлык. Обитатели крепости контролировали торговлю по суше из Азии в Европу и обратно, держа в своих руках переправу через пролив. Постепенно развивавшееся мореплавание из Эгейского в Черное море также оказалось под контролем обитателей поселения-крепости. Множество золотых изделий, найденных при раскопках Шлимана, говорит об огромных по тем временам богатствах, накопленных в городе.

Около 1900 г. до н. э. холм и его окрестности захватило новое племя, выращивавшее лошадей, которых не знали их предшественники. Новые пришельцы строят крепость, большую по размерам и более могущественную, чем прежняя.

Около 1250 г. до н. э., если судить по археологическим данным, поселение снова было захвачено, разрушено и сожжено, а через некоторое время на холме селятся пришельцы из центральной Европы. Около 1100 г. до н. э. город постиг еще один пожар, и холм делается необитаемым на несколько сот лет.

Кто жил в этом городе, местоположение которого более всего соответствует Илиону, или Трое, как он изображен в «Илиаде»? Как называли этот город его жители, не оставившие каких-либо письменных памятников?

В середине II тысячелетия до н. э. земли на восток от Гиссарлыкского холма принадлежали могущественной хеттской державе. В анналах хеттского царя Тутхалийи IV, правившего примерно с 1250 по 1220 г. до н. э., упоминаются две местности, очевидно находившиеся на северо-западе Малой Азии, - Вилусия и Труиса: одно из этих названий, скорее Вилусия, вероятно, носил город на Гиссарлыкском холме, который греки впоследствии называли Илионом (в более древние времена Вилионом), или Троей. Из тех же хеттских анналов мы узнаем, что Вилусия входила в воевавшую против хеттов коалицию.

Захватить столь мощно укрепленное поселение могла либо регулярная армия, либо переселяющееся с женами и детьми воинственное племя, могущее обосноваться вокруг города и предпринять длительную осаду. Так как, по археологическим данным, пришельцы поселились лишь через некоторый промежуток времени после разрушения города, вероятнее всего предположение, что его взяло хеттское войско царя Тутхалийи IV: анналы дошли до нас не полностью, и о захвате Вилусии могло говориться в утраченной для нас части анналов.

Среди хеттских документов, найденных при раскопках хеттской столицы Хаттусас, обнаружен отрывок эпоса на лувийском языке, родственном хеттскому, в котором упоминалась «крутая Вилуса». Очевидно, судьба города на крутом холме Гиссарлык волновала народы хеттской державы, ибо только такие события находят отражение в героическом эпосе.

Однако не меньшее впечатление судьба Вилусии произвела на появившихся на Балканском полуострове около 1900 г. до н. э. и постепенно заселявших острова Эгейского моря древних греков. В XV в. до н. э. они обосновались прочно на юго-западной оконечности Малой Азии, основав город, который позднее назывался Милетом. Вскоре должны были они познакомиться и с Вилусией: когда в VIII в. до н. э. будет создаваться «Илиада», холм Гиссарлык будет покрыт развалинами и Гомер сможет систематически характеризовать троян как «конеборных», лишь опираясь на полутысячелетнюю традицию, запомнившую, что жители Вилусии выделялись среди соседних народов той ролью, которую у них играла лошадь. Отношения греческих племен, которые, очевидно, именовали себя ахейцами (ахайвой), с Вилусией, видимо, не были мирными: об этом свидетельствует само то обстоятельство, что осада Вилусии (в языке греков Илиона) и ее взятие оказались в центре греческой эпической традиции, ибо эта традиция, как показывает героический эпос шумеров и германцев, тюркских народов и славян, не строит своих сюжетов из ничего, всегда отправляясь от каких-то реально имевших место столкновений. Греки могли предпринимать и самостоятельные военные экспедиции против Валусии-Илиона (они едва ли могли закончиться взятием города), могли принимать участие и в войне, которую вел против Вилусии и ее союзников хеттский царь: хеттская держава находилась в оживленных сношениях с одним из ахейских греческих государств, которое именуется в хеттских текстах как Ахийава и находилось, скорее всего, на о. Родосе. Греки могли быть и в числе тех, кто поселился на Гиссарлыкском холме после разрушения города.

Пытаться извлечь из гомеровских поэм подробности исторических событий бесполезно; хотя героический эпос всегда отправляется от каких-то подлинных исторических фактов (и мы это можем доказать, когда в нашем распоряжении есть независимые свидетельства об этих событиях), эпос так трансформирует историческую реальность в духе своей специфической поэтики, что никакая реконструкция реальных событий на основе одного эпоса невозможна: мы не могли бы восстановить по русским былинам даже в общих чертах события истории Киевской Руси, если бы не знали их из летописей.

Лишь упоминание в хеттских текстах Труисы дает нам основание предполагать, что в греческую эпическую традицию о войне и взятии Илиона - Трои проникли также и какие-то отголоски военных событий, связанных с городом Труисой, сколько-нибудь отчетливо заметные лишь в необъяснимом иначе двойном названии осаждавшегося греками города - Троя - Илион.

Перейдем теперь от исторических событий к самой древнегреческой эпической традиции. Истоки ее восходят по крайней мере к началу III тысячелетия до н. э., ко времени, когда предки греков и других индоевропейских народов (в том числе, по-видимому, и обитателей холма Гиссарлык с 1900 по 1250 г. до н. э.) жили еще на их общей родине, скорее всего в наших северопричерноморских степях. Греки, когда они появились на Балканском полуострове в начале II тысячелетия до н. э., пели под аккомпанемент лиры песни о славных подвигах воителей прошлых веков. Завоевание Балканского полуострова и военные экспедиции II тысячелетия до н. э. сделались толчком для создания новых песен, вбиравших в себя древнюю традицию и приспосабливавших ее к новым обстоятельствам. При раскопках Пилосского дворца, разрушенного ок. 1200 г. до н. э., обнаружена фреска, изображающая сидящую фигуру, играющую на лире, очевидно, аккомпанируя себе, так как сольная игра на лире не была известна греческой традиции. Высказывались предположения, что на фреске изображено божество, но никому не пришло бы в голову вкладывать лиру в руки божества, если бы певец, аккомпанирующий себе на лире, не был привычной фигурой в микенском обществе. В гробнице микенской эпохи, раскопанной в Мениди, недалеко от Афин, обнаружены остатки шлема и двух лир; похороненный в ней человек мог быть в чем-то похож на гомеровского воителя Ахилла, певшего, сидя у себя в шатре, о («славных деяниях мужей» и аккомпанировавшего себе на лире.

Еще гомеровские поэмы, проникнутые духом новой эпохи, сохранят все же как обломок праиндоевропейского примитивного героического эпоса поразительное словосочетание «неувядающая слава», как сохранят его и священные гимны древнеиндийской «Ригведы». В середине II тысячелетия до н. э. в греческую эпическую традицию войдет и сохранится описание большого, «подобного башне», щита, закрывающего воина с головы по ног; к раннемикенской эпохе восходит и упоминаемый в «Илиаде» (Х, 261 - 271) кожаный шлем, украшенный кабаньими клыками. В послемикенские времена таких щитов и шлемов не было в употреблении, и Гомер мог знать о них лишь из поэтической традиции.

Героями эпических песен в микенское время делаются цари тогдашних государств, известных нам, как, например, Микенское и Пилосское царства, столицы которых предстали перед нашими глазами в результате археологических раскопок, и других, которые нам известны хуже или совсем неизвестны.

Но эпос избирателен в использовании исторических событий; из множества военных столкновений эпохи экспедиция под Трою, видимо, уже вскоре после самого события заняла важное место в эпической традиции, в репертуаре певцов-аэдов. Занявшие в конце концов второе место песни о походах на город Фивы в Средней Греции и об ужасной судьбе царя Эдипа, по-видимому, также восходят в своих истоках к Микенской эпохе.

Вскоре после гибели Трои страшная катастрофа постигла микенский мир. Дворцы Пилоса и Микен и Пелопоннесе были сожжены, уцелевший дворец в Тиринфе был покинут его обитателями. Египетские и хеттские источники говорят о нашествии доселе неведомых народов, потрясшем все восточное Средиземноморье. В микенскую Грецию вторгаются с севера снявшиеся с места под натиском соседей греческие племена эолийцев и дорийцев, жившие до сих пор родоплеменным строем где-то к северу от Балканского полуострова. Наступает эпоха послемикенского упадка. Изделия художественного ремесла становятся грубыми, примитивными. Сложная слоговая письменность микенских дворцов, так называемое линейное письмо Б, была забыта. Греки снова сделались бесписьменным народом - наступает эпоха, которую принято называть «темными веками». Жизнь греков приобретает формы, характерные для народов, живших родоплеменным строем и разрушивших более высокую культуру, как это сделали германцы во время великого переселения народов или предки индийцев арьи, разрушившие в XIV - XIII вв. до н. э. протоиндийскую цивилизацию. В центре интересов такого племени - военные экспедиции предводителей с их дружинами, захват и дележ добычи, героическая смерть в поединке с неприятелем, слава подвигов - при жизни и после смерти. Идеальной формой выражения идеологии такого общества является героический эпос: ею проникнуты песни древнеисландской «Старшей Эдды», индийская «Махабхарата», героический эпос тюркских народов.

Греки эолийского племени, жившие первоначально севернее, усваивают поэтическую традицию Микенской эпохи, объединяют ее со своей собственной: язык гомеровских поэм свидетельствует о том, что поэтическая традиция микенских времен дошла до Гомера через эолийских аэдов - творцов героических эпических песен первых послемикенских веков.

В Х в. до н. э. эолийцы и греки ионийского племени, жившие в Греции, видимо, уже в микенские времена, начинают колонизировать острова Эгейского моря и северную часть западного побережья Малой Азии. В условиях тесного контакта эолийцев и ионян эпическая традиция переходит к ионийским аэдам. Из сплава эолийских и ионийских диалектных черт с сохранением архаизмов еще более древних эпох складывается поэтический язык гомеровского эпоса. Язык этот был понятен слушателям, привыкшим с детства к песням аэдов - творцов и исполнителей греческого эпоса, хотя в жизни никто на этом языке не говорил. Необычность языка подчеркивала необычность событий, о которых повествовали аэды, помогала слушателям перенестись в мир героического прошлого, люди которого представлялись намного сильнее, храбрее, во всех отношениях значительнее нынешних. Если даже какое-то выражение оказывалось не совсем понятным, это только поднимало авторитет аэда, который казался знающим то, чего не знают простые люди.

Четко урегулированный стихотворный размер - гексаметр, где каждый стих состоял из шести стоп с правильным чередованием долгих и кратких слогов, характерным для всей древнегреческой поэзии, незатейливая торжественная мелодия стихов, певшихся под аккомпанемент лиры, - все это еще больше приподнимало песнь аэда над уровнем повседневного существования слушателей.

Между тем Греция постепенно выходила из состояния тяжелого экономического упадка, политической и культурной деградации, в которые она впала после гибели микенских царств. В Х в. до н. э. греки начинают в заметных количествах выплавлять железо, и оно постепенно вытесняет бронзу в качестве материала для изготовления орудий труда и оружия. Наступает подъем земледелия, ремесла и торговли, увеличивается численность населения. Возрождается на новой основе изобразительное искусство - вазовая живопись, рельефы на бронзе, скульптура. Религиозные празднества и погребальные церемонии собирают все больше людей из соседних местностей, и исполнение эпических поэм соперничающими между собой в мастерстве аэдами становится неотъемлемым элементом праздничных или траурных церемоний.

Наконец, около 800 г. до н. э., греки заимствуют у финикийцев и приспосабливают к греческому языку финикийский алфавит. В течение VIII в. до н. э. он распространяется, как об этом свидетельствуют надписи, по всему греческому миру. Этим закончился длившийся четыре столетия период, в течение которого послемикенские греки обходились без письменности, период формирования древнегреческого народного героического эпоса.

И вот в то самое время, когда начавшийся подъем все ускорялся в восходящем темпе, где-то в ионийских колониях - на островах или в Малой Азии - традиционное искусство аэда усвоил юноша, наделенный от природы поэтическим гением, какой не проявлялся до того и проявился с тек пор всего несколько раз на протяжении всей истории человечества. Имя его - Гомер.

Биографические сведения о нем, дошедшие до нас от позднейших античных авторов, противоречивы, не всегда правдоподобны, зачастую представляют собой очевидные домыслы. Греки позднейших времен не знали даже, откуда Гомер был родом, что нашло свое отражение в знаменитой эпиграмме, вошедшей в так называемую «Греческую антологию».

Семь городов, пререкаясь, зовутся отчизной Гомера:
Смирна, Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины.

(пер. Л. Блуменау)

Вызывает сомнение античная традиция о слепоте Гомера: автор «Илиады» и «Одиссеи», во всяком случае, прожил зрячим большую часть жизни, впитал в себя яркие картины природы и бытия человека на ее фоне, побывал в гуще сражения, лично соприкоснулся едва ли не со всеми сторонами тогдашней жизни. Видел он своими глазами и троянскую равнину, как это явствует из ряда деталей в описаниях «Илиады». Представление о слепом Гомере легко могло возникнуть по аналогии со слепым аэдом феаков Демодоком в «Одиссее» (VIII, 62 слл.), которого, как и аэда Фемия («Одиссея», I, 151 слл. и др.), Гомер, по-видимому, наделил идеализированными чертами аэда - своего современника, а может быть, и действительно какими-то собственными. Могли сыграть свою роль в возникновении легенды о слепоте Гомера и слова автора так называемого гомеровского гимна к Аполлону Делосскому (ст. 169 - 173), назвавшего себя «слепым мужем, живущим на Хиосе»: ведь в позднейшую эпоху автором этого гимна считали Гомера.

Греки архаической эпохи, к сожалению, не проявляли интереса к личности и к обстоятельствам жизни авторов даже таких сочинений, которые пользовались широчайшей популярностью. Если бы живший поколением позднее или даже младший современник Гомера Гесиод, автор поэм «Труды и дни» и «Теогония», не вставил в «Труды и дни» некоторых сведений о самом себе, ни эллинистические ученые, составлявшие жизнеописания поэтов классической эпохи, ни мы не знали бы ничего определенного и о нем.

Имя «Гомер» скорее всего подлинное, хотя многие исследователи высказывали сомнения на этот счет. Оно не принадлежит к числу греческих имен, бывших в употреблении, греки его не понимали и всячески пытались объяснить, толкуя его то как «заложник», то как «слепец». Едва ли кто мог придумать такое имя для автора «Илиады» и «Одиссеи»: очевидно, имя автора стояло в заглавиях уже первых рукописей поэм. Судя по имени, гениальный поэт мог быть даже и не греком по происхождению: в становлении и развитии эллинской культуры сыграли важную роль многие «варвары» или «полуварвары», усвоившие с детства греческий язык и греческую культурную традицию,- философ Фалес Милетский, отец истории Геродот, писатель-сатирик Лукиан.

Поэмы такой длины и такой сложной структуры, как «Илиада» и «Одиссея», не могли сохраниться в устной эпической традиции, в которой важнейшую роль играла импровизация. Устное эпическое творчество не знает авторского права, и аэды, которые попыталась бы воспроизводить «Илиаду» или «Одиссею» по памяти на слух, неизбежно разрушили бы стройную композицию поэмы, пытаясь каждый на свой лад сделать поэму лучше. То, что поэмы дошли до нас не погибнув, может быть объяснено только тем, что они были записаны самим поэтом или под его диктовку при помощи совсем недавно созданного греческого алфавита. Восхищение гением Гомера привело английского филолога Уэйд-Джери даже к предположению, что Гомер мог сам создать греческий алфавит на основе финикийского для того, чтобы написать «Илиаду».

Гомер должен был впитать в себя с юных лет вековую и даже тысячелетнюю традицию устного эпического творчества. У этого жанра фольклора есть свои закономерности, более или менее общие для всех народов, которые создают фольклорный героический эпос. Выявляются эти законы легче всего при изучении эпического творчества народов, у которых оно еще живо, где самый процесс творчества можно непосредственно наблюдать и исследовать. Такие наблюдения были предприняты русским ученым В. В. Радловым в отношении эпоса тюркских народов еще в XIX в. В нашем веке еще живое эпическое творчество народов Югославии изучали с этой точки зрения Матиас Мурко, американцы Мильман Парри и его ученик Альберт Лорд. Исследовалось и исследуется и эпическое творчество других народов.

При этом выяснилось, что в фольклорном эпосе важнейшее место занимает импровизация в процессе исполнения. Певец или сказитель никогда не повторяет единожды созданный и раз навсегда заученный текст. Эпическая песнь в известной мере творится заново для каждого исполнения, но для того чтобы справиться с этой задачей, певец держит наготове у себя в памяти целый набор эпических клише, подходящих одинаково для песней на различные сюжеты. Объем этих клише колеблется от сочетания существительного с его постоянным эпитетом, переходящим из песни в песнь, как «добрый молодец» или «силушка великая» русских былин, принадлежащих к тому же жанру героического эпоса, до целых блоков в несколько стихов, описывающих какую-то повторяющуюся типическую ситуацию.

Фольклорный эпос обычно однолинеен в развитии повествования: события, которые в жизни естественно происходили бы одновременно, развиваясь параллельно, эпос изображает как происходящие последовательно. Действующие лица всегда характеризуются однозначно положительно или отрицательно, рисуются либо сплошной черной, либо белой красной. Характеры героев изображаются статично, в них не видно развития, даже если цикл эпических песней изображает судьбу героя от рождения до самой гибели.

Эту фольклорную эпическую поэтику вместе с техникой импровизации унаследовал от своих учителей и Гомер. Так, в частности, Гомер сохраняет фольклорную однолинейность повествования; этот принцип изображения событий был открыт у Гомера Ф. Ф. Зелинским и был назван им «законом хронологической несовместимости». Так, в III песни «Илиады» поэт сначала дает довольно длинную сцену между Еленой и Парисом, спасенным Афродитой от рук Менелая, а затем уже сообщает о том, как Менелай разыскивал Париса на поле сражения, в то время как Менелай, естественно, должен был ринуться на поиски Париса сразу после того, как тот исчез.

Широко использует Гомер и характерные для фольклорного эпоса и вообще для фольклора клише. Бог Аполлон у него многократно характеризуется как «сребролукий», а Ахилл как «быстроногий», хотя способность Ахилла быстро бегать не играет роли в развитии действия «Илиады» и в XXII песни (ст. 136 - 203) он так и не смог догнать убегавшего от него Гектора. Небо именуется звездным, даже когда действие происходит средь бела дня («Илиада», VIII, 46; XV, 371). В I песни «Илиады» в описании жертвоприношения мы читаем:

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы.
Выи им подняли вверх, закололи. тела освежили,
Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли
Вдвое кругом и на них положили останки сырые.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных,
Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,
Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.
Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили;
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем;
И когда питием и пищею глад утолили…

(I, 458 - 461; 464 - 469)

Во II песни (421 - 424, 427 - 432) эти стихи в греческом тексте повторяются слово в слово.

И все же приемы индивидуальной и обусловленной ситуацией точной характеристики героя уже проявляются отчетливо в гомеровских поэмах. Так, эпитет «ужасный» необычен для Ахилла (он применяется чаще всего и Аяксу, сыну Теламона), и когда мы читаем в ХХI песни «Илиады»:

Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной
Стоя, узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем
Трои сыны, убегая, толпилися; противоборства
Более не было…

(«Илиада», ХХI, 526 - 529),

Невозможно допустить, что Ахилл назван «ужасным» случайно, а не в соответствии со сложившейся ситуацией и как бы увиденный глазами Приама.

В самом стиле прямой речи героев Гомера заметны различия, свидетельствующие о том, что Гомер характеризует своих героев не только тем, что они говорят, но и тем, как они говорят. В частности, склонность престарелого Нестора к многословию была отмечена уже в древности. Аякс, сын Теламона, говорит не так, как Диомед.

Характеры гомеровских героев уже очень далеки от фольклорной однозначности и прямолинейности. Гектор, главный противник Ахилла и всех ахейцев, предстает перед нами героем, который готов погибнуть и погибает, защищая свой город, предстает любящим мужем и отцом («Илиада», VI, 404 - 483) . Именно в уста Гектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает Гомер слова, которые выглядят как; прочувствованная формулировка его собственного мироощущения:

Ты не обетам богов, а ширяющим в воздухе птицам
Верить велишь? Презираю я птиц и о том не забочусь,
Вправо ли птицы несутся, к востоку денницы и солнца,
Или налево пернатые к мрачному западу мчатся.
Верить должны мы единому, Зевса великого воле,
Зевса, который и смертных и вечных богов повелитель!
Знаменье лучшее всех - за отечество храбро сражаться!
Что ты страшишься войны и опасностей ратного боя?
Ежели Трои сыны при ахейских судах мореходных
Все мы падем умерщвленные, ты умереть не страшися!

(«Илиада», ХII, 237 - 246)

Но и его охватывает трепет при виде приближающегося Ахилла. Он обращается в бегство, обегает трижды вокруг Трои, преследуемый Ахиллом, и только обманутый Афиной, явившейся к нему в облике его брата Деифоба, решается на роковой поединок с Ахиллом («Илиада», ХХII, 131 - 248).

Образ главного героя «Илиады» Ахилла не только неоднозначен, но и обнаруживает на протяжении поэмы черты развития. Ахилл, сильнейший из сильных и храбрейший из храбрых, не выдерживает обиды, нанесенной ему верховным предводителем ахейцев под Троей Агамемноном, отобравшим у него любимую им пленницу Брисеиду. Разгневанный Ахилл перестает участвовать в сражениях и через свою мать, богиню Фетиду, добивается того, что Зевс ниспосылает ахейцам поражения, которые заставляют их раскаяться в обиде, нанесенной самому могучему из героев. Гомер признает, что у Ахилла были все основания для того, чтобы прийти в ярость, и все же он уже во вступлении к «Илиаде» называет гнев Ахилла «губительным, пагубным» (I, 2: в переводе Гнедича «грозный»), а затем шаг за шагом показывает, что поведение Ахилла привело к гибели его лучшего друга Патрокла. (Фигура Патрокла, одна из наиболее симпатичных в «Илиаде», является, вероятно, созданием самого Гомера, не имевшим прототипа в эпической традиции.) Ахилл наконец раскаивается в своем поведении. Он выступает на защиту ахейцев и убивает в поединке Гектора. Но здесь Гомер изображает Ахилла преступившим в скорби по Патроклу и в ненависти к Гектору божеские и человеческие законы: Ахилл глумится над телом мертвого Гектора и собирается лишить его погребения. Лишь в заключительной песни «Илиады» Гомер показывает Ахилла, смягченного горем явившегося к нему отца Гектора Приама. Ахилл выдает ему для погребения тело Гектора и сам плачет вместе с Приамом (ХХIV, 509 - 512). Тот самый Ахилл, которого лишь вмешательство Афины удержало в I песни от нападения на Агамемнона (188 - 221), в ХХIV, последней, сам принимает заранее меры, чтобы не допустить вспышки гнева, которая могла бы побудить его посягнуть на явившегося к нему просителем Приама (582 - 586).

Одним из наиболее бросающихся в глаза художественных приемов гомеровского эпоса является изображение героев действующими не по собственному побуждению, а получающими в важные моменты помощь и советы от покровительствующих им богов. Так, уже в I песни «Илиады» видимая только Ахиллу Афина по поручению Геры останавливает его в тот момент, когда он был готов броситься с мечом на Агамемнона, и обещает Ахиллу удовлетворение за нанесенную ему обиду (I, 193 - 218). В III песни Афродита спасает от гибели Париса-Александра, потерпевшего поражение в поединке с Менелаем (III, 374 - 382). При этом боги всегда добиваются того, чтобы действие развивалось либо в соответствии с уже сложившейся эпической традицией, либо в согласии с художественным замыслом поэта, так что немецкие филологи метко охарактеризовали эту поразительную черту гомеровского эпоса как Gotterapparat - т. е. «аппарат богов», который поэт использует для развития действия в нужном направлении.

Очевидно, люди догомеровской и гомеровской эпохи могли в критических ситуациях ощущать принимаемые ими решения как результат внушения божества, а кому-то из них казалось, что он слышал их указания или даже видел этих богов в человеческом или в каком-либо ином облике. Однако в гомеровской поэзии вмешательство богов в дела людей и их руководство героями явно превратились в художественный прием, имеющий, в частности, целью приподнять героев эпоса и их дела над обычным человеческим уровнем. Не случайно неожиданное выступление Терсита, призвавшего воинов отправляться по домам, мотивировано всего лишь его собственным низменным характером, а противодействие, которое оказал ему и другим желавшим вернуться Одиссей, мотивировано полученным им от Афины поручением («Илиада», II, 166 - 277): вмешательства богов Гомер удостаивает только лучших - благородных героев знатного происхождения.

Даже саму судьбу - Мойру - ставит Гомер на службу своим художественным задачам: он прибегает к ссылке на нее, когда не может, не вступая в противоречие с традицией или с общим замыслом произведения, развивать действие так, как это соответствовало бы его симпатиям или было в данный момент художественно выигрышно. Так, явно сочувствующий Гектору в его поединке с Ахиллом поэт заставляет сочувствовать Гектору самого Зевса (ХХII, 167 слл.) и объясняет гибель Гектора, видимо закрепленную в традиции и, во всяком случае, необходимую в соответствии с замыслом «Илиады», решением судьбы.

Догомеровская эпическая традиция была обширна и разнообразна. Слушатели Гомера должны были хорошо помнить множество сказаний о богах и героях, очевидно, чаще всего облеченных в эпическую форму. Об этом говорит то, что Гомер часто довольствуется лишь намеками на чрезвычайно интересные мифические эпизоды типа подвигов Геракла и конфликтов, возникавших у Зевса с преследовавшей Геракла Герой: аудитория не простила бы Гомеру такой скупости в изложении, если бы большинству слушателей не было хорошо известно, о чем идет речь. Некоторые эпизоды из эпической традиции, в том числе и не относящейся к Троянской войне, Гомер, судя по всему, использовал в своих поэмах не только непосредственно, но и в качестве отправных пунктов для создания аналогичных эпизодов на совсем другом материале. Так, есть основания думать, что древнее повествование о гневе Мелеагра и об его отказе сражаться, которое использует в своей речи, увещевая Ахилла, Феникс («Илиада», IХ, 529 - 599), могло подать Гомеру идею поставить гнев Ахилла в центре действия «Илиады».

Гомер мог опираться на сложившуюся эпическую традицию о Троянской войне и должен был считаться с ней начиная с ее предыстории с похищением Елены и кончая взятием Трои с помощью деревянного коня и возвращением ахейцев из-под Трои. Гомер не стал в своих дошедших до нас поэмах пытаться последовательно излагать ход войны. Он сказал свое, новое слово о походе греков под Трою, сконцентрировав его в двух больших поэмах, каждая из которых посвящена всего лишь одному эпизоду - ссоре Ахилла с Агамемноном и победе его над Гектором и, соответственно, возвращению Одиссея на Итаку. Для народного эпоса типичны либо кроткая песнь, посвященная одному эпизоду, либо более пространное повествование, нанизывающее последовательно эпизоды. В духе этой традиции должны были строить свои песни предшественники Гомера, и так поступали даже его ближайшие преемники, находившиеся в общем под его влиянием, - так называемые киклические поэты. Гениальный прием Гомера был замечен уже в древности, и Аристотель писал в своей «Поэтике»: "Думается, что заблуждаются все поэты, которые сочиняли «Гераклеиду», «Тесеиду» и тому подобные поэмы, - они думают, что раз Геракл был один, то и сказание [о нем] должно быть едино. А Гомер, как и впрочем [перед другими] отличается, так и тут, как видно, посмотрел на дело правильно, по дарованию ли своему или по искусству: сочиняя «Одиссею», он не взял всего, что с [героем] случилось, - и как он был ранен на Парнассе, и как он притворялся безумным во время сборов на войну, - потому что во всем этом нет никакой необходимости или вероятности, чтобы за одним следовало другое; [нет] он сложил «Одиссею», равно как и «Илиаду» вокруг одного действия" (1451а, 19 - 30).

Особенно сложно в композиционном отношении построена «Одиссея»: повествование несколько раз переходит от сына Одиссея Телемаха к самому Одиссею и обратно, пока, наконец, обе линии не объединяются в завершающей части поэмы, изображающей расправу Одиссея над претендентами на руку Пенелопы. При этом основная часть фантастических приключений Одиссея излагается поэтом в виде повествования Одиссея во дворце царя феаков Алкиноя.

Четко продумано в целом и построение «Илиады». Взрыву гнева Ахилла в I песни симметрично соответствует умиротворение его души при свидании с Приамом в песни завершающей. Очевидно, не случайно вскоре после завязки действия «Илиады» и перед завершением наступают задержки развития действия: во II песни поэт вводит длинные перечисления ахейских и троянских предводителей, а сцене выкупа тела Гектора в конце поэмы непосредственно предшествует прерывающий действие рассказ о состязаниях над гробом Патрокла.

Гомер в отличие от более поздних «киклических» авторов с большой осторожностью использует грубо фантастические фольклорные мотивы. В «Одиссее» сказочные приключения героя в неведомых странах вкладываются поэтом в уста самого Одиссея: поэт не хочет брать на себя полную ответственность за их реальность. В «Илиаде» ничего не говорится о неуязвимости Ахилла, которой, по имевшим во времена Гомера хождение рассказам, наделила его Фетида; более того, в ст. ХХI, 568 он, по-видимому, даже полемизирует с этим представлением. В рассказе о Беллерофонте (VI, 155 - 196) обходится молчанием волшебный помощник Беллерофонта - крылатый конь Пегас, с помощью которого Беллерофонт совершал свои подвиги и, в частности, убил Химеру, как по догомеровским сказаниям, так и у позднейших поэтов, например у Пиндара.

Хотя поэмы в целом построены по тщательно обдуманному плану, внимание поэта, искусство которого сформировалось как искусство аэда-импровизатора, всегда сосредоточено на эпизоде, который он создает в данный момент. Ему чуждо стремление к скрупулезной последовательности повествования во всех деталях. Так, в «Илиаде» Агамемнон, Диомед, Одиссей получают серьезные ранения, но когда поэту нужно показать их снова на поле брани, он не смущается тем, что им ничего не было сказано об их исцелении.

В VI песни «Илиады» (ст. 129) Диомед делает заявление, скорее всего традиционное для героев еще догомеровского эпоса: «Я, пожалуй, не стану сражаться с богами». Поэт здесь не видит противоречия с тем, что в предыдущей песни он изобразил Диомеда в исключительной ситуации - ранящим с соизволения Афины Афродиту и Ареса.

Разговор Елены с Приамом на троянской стене, когда она называет поименно ахейских героев и рассказывает о них, а также поединок Париса с Менелаем, изображенные в III песни, кажутся не совсем естественными на десятом году войны: они были бы гораздо уместнее в начале осады Трои. Однако поэт не считается с этим: эти эпизоды нужны ему для развития действия в его поэме, и он смело вводит их, поддерживая интерес слушателя, заставляя его все время оставаться в напряженном ожидании.

В IХ песни «Илиады» посольством к Ахиллу отправляются Феникс, Аякс, сын Теламона, и Одиссей (стт. 168 - 169), но затем о них говорится в двойственном числе (ст. 182 и далее), употреблявшемся в греческом языке только по отношению к двум людям или двум предметам.

Эти и ряд других непоследовательностей в тексте «Илиады» и «Одиссеи», не вполне однородный язык поэм объясняются, очевидно, тем, что они складывались постепенно, на протяжении многих лет, с использованием эпических песен предшественников Гомера, песен, восходивших к разным ответвлениям эпической традиции.

Уже давно вызывающая недоумение исследователей Х песнь «Илиады» (так называемая «Долония»), слабо связанная с основным содержанием и причудливо сочетающая архаизмы с упоминанием верховой езды и с другими характерными чертами близкой к Гомеру эпохи, очевидно, является вставкой самого Гомера в более или менее готовый текст «Илиады». Видимо, поэт не смог удержаться от того, чтобы сохранить от забвения песнь на троянскую тему, созданную им в несколько иной манере, с использованием не тех песен его предшественников, которые послужили ему основным материалом для создания «Илиады», а каких-то других.

Герои Гомера живут в условно приподнятом эпическом мире. Характерными чертами его художественного метода, сложившимися уже в фольклорном эпосе, являются героизация и архаизация. Герои Гомера как подлинные эпические герои больше всего стремятся к славе, при жизни и после смерти. Ахилл предпочитает гибель, неизбежную вскоре после того, как он убьет Гектора, бесславному существованию:

Я выхожу, да главы мне любезной губителя встречу,
Гектора! Смерть же принять готов я, когда ни рассудят
Здесь мне назначить ее всемогущий Кронион и боги!
Смерти не мог избежать ни Геракл, из мужей величайший,
Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;
Мощного рок одолел и вражда непреклонная Геры.
Так же и я, коль назначена доля мне равная, лягу,
Где суждено; но сияющей славы я прежде добуду!

(«Илиада», XVIII, 414 - 121)

Своему коню Ксанфу, заговорившему человеческим голосом и предупреждающему его о грозящей ему гибели, Ахилл говорит:

Что ты, о конь мой, пророчишь мне смерть? Не твоя то забота!
Слишком я знаю и сам, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь, далеко от отца и от матери. Но не сойду я
С боя, доколе троян не насыщу кровавою бранью.

(«Илиада », ХIХ, 420 - 423)

Гектор, вызывая ахейцев на поединок, предлагает в случае своей победы выдать тело противника для погребения:

Пусть похоронят его кудреглавые мужи ахейцы
И на брегу Геллеспонта широкого холм да насыплют.
Некогда, видя его, кто-нибудь и от поздних потомков
Скажет, плывя в корабле многовеслом по черному понту:
- Вот ратоборца могила, умершего в древние веки:
В бранях его знаменитого свергнул божественный Гектор! -
Так нерожденные скажут, и слава моя не погибнет.

(«Илиада», VII, 85 - 91)

Гомеровские герои постоянно пытаются превзойти друг друга в доблести. и дважды появляющаяся в «Илиаде» формула

Тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться («Илиада», VI, 208; ХI, 783)

Отчетливо передает царящий в эпосе дух героического соперничества.

Приподнимая своих героев над обычными людьми - своими современниками или рядовыми воинами героической эпохи, Гомер, следуя эпической традиции, изображает сражение как серию поединков (Реальная тактика боя - массированный натиск колесниц микенской эпохи, о которой Гомер знает из эпической традиции, или сражение в сомкнутом пешем строю, характерное для времени Гомера, - находит отражение в «Илиаде» в основном в рассказах и советах Нестора («Илиада», IV, 303 - 309; ХI, 747 слл.; II, 362 - 368). Рядовые воины не принимаются в расчет, и исход всей войны зависит от того, будет ли сражаться Ахилл, единственный из ахейских воителей, способный одолеть Гектора. Именно в силу этого поединок Ахилла и Гектора делается центральным эпизодом всей войны.

Время Гомера - время распространения железа как материала для изготовления и орудий труда, и оружия. Гомер отлично знает, какова ценность железа для изготовления различных хозяйственных инструментов («Илиада», ХХIII, 826 слл.). Гомер, очевидно, сам видел, как действуют в бою стальным мечом: бронзовым мечом невозможно так отрубить руку, как это наглядно изображено в «Илиаде» (V, 79 - 83). Дух Ахилла («Илиада», ХХII, 357) и сердце Приама, решившего отправиться за телом сына в ахейский лагерь (ХХIV, 205, 521), метафорически характеризуются в «Илиаде» как железные. Пандар стреляет стрелами с железными наконечниками («Илиада», VII, 141), и тем не менее на всем протяжении «Илиады» герои сражаются бронзовым оружием: такова сила тенденции к архаизирующей идеализации.

Рыба всегда была одним из основных продуктов питания в Греции. Однако герои Гомера едят мясо и хлеб, но не рыбу, и в «Илиаде» лишь мимоходом упоминается ужение рыбы (ХVI, 408; ср. еще ХХIV, 80 сл.) и ловля рыб сетью (V, 487) .

Приметы современной Гомеру жизни проявляются больше всего в рассыпанных в тексте поэм развернутых сравнениях, которые поражают разнообразием и точностью деталей, неожиданностью ассоциаций. Упорная битва, не дающая перевеса ни той ни другой стороне, сравнивается с весами «честной рукодельницы», точно отвешивающей шерсть, которую она прядет, чтобы хоть как-то прокормить себя и детей («Илиада», ХII, 432 - 436). Воины, сражающиеся за тело Сарпедона, сравниваются с мухами, роящимися вокруг подойников с молоком («Илиада», ХVI, 641 - 644). То со львом, то с ослом сравнивается Аякс, сын Теламона:

Стал он смущенный и, щит свой назад семикожный забросив,
Вспять отступал, меж толпою враждебных, как зверь, озираясь,
Вкруг обращаяся, тихо колено коленом сменяя.
Словно как гордого льва от загона волов тяжконогих
Гонят сердитые псы и отважные мужи селяне;
Зверю они не дающие тука от стад их похитить,
Целую ночь стерегут их, а он, насладиться им жадный,
Мечется прямо, но тщетно ярится: из рук дерзновенных
С шумом летят, устремленному в сретенье, частые копья,
Главни горящие; их устрашается он и свирепый,
И со светом Зари удаляется, сердцем печальный, -
Так Теламонид, печальный душой, негодующий сильно,
Вспять отошел: о судах он ахеян тревожился страхом.
Словно осел, забредший на ниву, детей побеждает,
Медленный; много их палок на ребрах его сокрушилось;
Щиплет он, ходя, высокую пашню, а резвые дети
Палками вкруг его бьют, - но ничтожна их детская сила;
Только тогда, как насытится пашней, с трудом выгоняют, -
Так Теламонова сына, великого мужа Аякса,
Множество гордых троян и союзников их дальноземных,
Копьями в щит поражая, с побоища пламенно гнали.

(«Илиада», ХI, 545 - 565)

Возвращая слушателя эпической поэмы на какое-то время в реальный мир, в котором он живет, гомеровские сравнения силой контраста еще более приподнимали над обыденным уровнем повествование о подвигах героев минувших дней.

Несмотря на то что боги все время появляются в «Илиаде» и помогают направить действие в нужную поэту сторону, по сути дела интересы и поэта, и его героев сосредоточены на посюстороннем человеческом мире. От богов, как они изображены в «Илиаде», очевидно в духе эпической традиции, человеку не приходится ждать справедливости или утешения в жизненных горестях; они поглощены своими интересами и предстают перед нами существами с нравственным уровнем, соответствующим отнюдь не лучшим представителям человеческого рода. (Один единственный раз говорится в «Илиаде» о том, что Зевс карает людей за несправедливость, и при этом за неправосудие власть имущих он обрушивает губительный ливень на весь город («Илиада», ХV, 384 - 392)). Так, Зевс угрожает Гере, ненавидящей троянцев, тем, что разрушит город людей, любезных ей, и Гера предлагает ему, если он того захочет, разрушить три самых любезных ей города - Аргос, Спарту и Микены с их ни в чем не повинными жителями («Илиада», IV, 30 - 54). Эпические герои, имеющие свои человеческие недостатки, выглядят в нравственном отношении явно выше богов.

Однако современные Гомеру представления о божестве как блюстителе нравственного порядка, которые в развернутом виде предстанут перед нами в поэмах Гесиода, прокладывают себе дорогу и в «Илиаду», причем по большей части в прямой речи действующих лиц. Любопытно, что боги чаще фигурируют в таких высказываниях безымянно или под обобщенным именем Зевса. Еще большие уступки складывающимся представлениям о божестве - поборнике справедливости делаются в «Одиссее». Гомер даже вкладывает в уста Зевсу в самом начале поэмы полемику с людьми, которые обвиняют богов в своих несчастьях (I, 32 - 43) .

Боги Гомера бессмертны, вечно юны, лишены серьезных забот, и все предметы обихода у них золотые. И в «Илиаде», и в «Одиссее» поэт развлекает свою аудиторию рассказами о богах, и нередко боги выступают в ролях, каких постыдился бы любой смертный. Так, в «Одиссее» рассказывается о том, как бог Гефест хитро поймал на месте преступления с прелюбодеем богом Аресом свою жену Афродиту (VIII, 266 - 366). В «Илиаде» Гера бьет по щекам свою падчерицу Артемиду ее собственным луком (ХХI, 479 - 49б), Афродита плачет, жалуясь на раны, которые нанес ей смертный Диомед (V, 370 - 380), а ее мать Диона утешает ее рассказом о том, что смертные гиганты От и Эфиальт засадили как-то в медную бочку самого бога войны Ареса, так что он едва не погиб там (V, 383 - 391).

С полной серьезностью говорит всегда Гомер о наполовину персонифицированной судьбе - Мойре. Над ней не властны сами боги, и в ее руках находятся в конечном счете жизнь и смерть человека, победа и поражение в сражении. Мойра неумолима, к ней бессмысленно обращаться с молитвами и совершать жертвоприношения.

Как это и естественно при таких религиозных воззрениях, мрачны и представления о загробной жизни, отражающиеся в гомеровских поэмах, они не оставляют человеку надежды на лучшее будущее после смерти. Души умерших, подобные теням, обитают в преисподней, в царстве Аида. Они лишены сознания и сравниваются поэтом с летучими мышами. Только испив крови жертвенного животного, обретают они на время сознание и память. Сам Ахилл, которого Одиссей встречает во время своего путешествия в царство мертвых, заявляет ему, что он лучше хотел бы быть на земле поденщиком у бедняка, чем царствовать над тенями в подземном мире («Одиссея», ХII, 488 - 491). Души умерших отделены от мира живых неодолимой преградой: они не могут ни помочь оставшимся на земле своим близким, ни причинить зло своим врагам. Но даже этот жалкий удел бессмысленного существования в преисподней недоступен для душ, тело которых не было погребено надлежащим образом. Душа Патрокла просит о погребении Ахилла («Илиада», ХХIII, 65 - 92), душа спутника Одиссея Эльпенора обращается с аналогичной просьбой к Одиссею («Одиссея», ХI, 51 - 80), ибо в противном случае их ждет еще более тяжкая участь - скитаться, не находя себе даже того горестного успокоения, которое ждет их в царстве мертвых.

Надо сказать, что как в вопросе о вмешательстве богов в земную жизнь людей, так и в том, что касается загробной жизни, в «Одиссее» заметнее отразились новые тенденции в верованиях греков VIII в. до н. э. Отражением этих тенденций являются и стихи ХI, 576 - 600, где говорится, что совершившие при жизни преступления против богов Титий и Сизиф несут наказание в преисподней, и стихи ХI, 568 - 571, согласно которым Минос - царь Крыта, «славный сын Зевса» - и на том свете творит суд над тенями.

Эти и другие несомненные различия между «Илиадой» и «Одиссеей» лучше всего можно объяснить, на наш взгляд, исходя из высказывавшегося уже в древности предположения, что Гомер создал «Илиаду» более молодым, а «Одиссею» - ближе к старости (см., например: [Лонгин] «О возвышенном», IХ, 13). Так, персонажи «Илиады», и в частности Одиссей, неоднократно предаются ликованию, повергнув врага (ХI, 449 - 458; ХХII, 20 - 127 и др.), а в «Одиссее» тот же Одиссей заявляет, что такое поведение нечестиво (ХХII, 411 - 413). Опыт показывает, что мудрость такого рода и в наше время приходит к людям лишь к концу их жизненного пути.

Успех гомеровских поэм сразу после их создания был колоссален. Уже через несколько десятков лет после появления «Илиады» грек, имени которого мы никогда не узнаем, очевидно сам аэд, нацарапал на своем дешевом глиняном сосуде несколько стихотворных строк, сопоставляющих в шутливой форме этот сосуд с кубком царя Нестора, о котором рассказывается в «Илиаде» (ср.: ХI, 618 - 644):

Это кубок Нестора, удобный для питья.
А кто из этого кубка выпьет, того тотчас же
Охватит страсть прекрасноувенчанной Афродиты.

Надпись эта едва ли имела бы смысл, если бы друзья владельца сосуда не были уже хорошо знакомы с появившейся при жизни их поколения поэмой, хотя автор ее жил за 2000 километров: черепок найден на другом конце греческого мира, в только что основанной греческой колонии на острове Исхии в Тирренском море, недалеко от нынешнего Неаполя. Трудно представить себе более красноречивое свидетельство молниеносного проникновения гомеровских поэм всюду, где только звучала эллинская речь.

«Илиада» и «Одиссея», исполнявшиеся устно, но распространившиеся в письменном виде, сразу же затмили своих предшественниц. Мы даже не можем быть уверены в том, что эти более древние поэмы были записаны: во всяком случае, их не было в руках александрийских ученых и библиотекарей, тщательно собиравших древнюю поэзию.

«Илиада» и «Одиссея», появившись, как Афина из головы Зевса, сразу заняли свое место начала и источника всей греческой литературы - поэзии и прозы, место образца и объекта подражания, то место, которое они и по сей день занимают в европейской литературе.

Греческие дети учились читать по «Илиаде». В Греции всегда были люди, знавшие обе поэмы Гомера наизусть. Греческий ритор конца I в. н. э. Дион Хрисостом нашел таких людей в изобилии на краю тогдашнего цивилизованного мира - в греческой колонии Ольвии на берегу Черного моря, недалеко от нынешней Одессы (Дион Хрисостом, ХХХVI, 9).

Когда греки в VII в. до н. э. поселились на месте разрушенной Трои и основали город Новый Илион, главным храмом его они сделали храм Афины, очевидно потому, что именно храм Афины в Трое упоминается в «Илиаде» (VI, 269 - 279; 293 - 311).

Вскоре после «Илиады» и «Одиссеи» были созданы поэмы так называемого троянского кикла, последовательно повествовавшие о троянской войне - от свадьбы отца Ахилла Пелея и морской богини Фетиды, ссоры богинь из-за яблока, предназначенного «наипрекраснейшей», и суда Париса, сделавшего его супругом Елены, до взятия Трои и возвращения ахейских героев: «Киприи», «Малая Илиада», «Эфиопида» (по имени союзника троянцев царя эфиопов Мемнона), «Взятие Илиона» и «Возвращения». Поэмы эти опирались и на догомеровскую эпическую традицию, и на поэмы самого Гомера, но соперничать с Гомером их авторы не пытались и события, описанные в его поэмах, не излагали. Поэмы эти уступали гомеровским даже по объему и, насколько мы можем судить по незначительным сохранившимся отрывкам, были намного ниже «Илиады» и «Одиссеи» по художественному уровню. Тем не менее греки долгое время приписывали их Гомеру, очевидно, следуя практике приписывавших их для большей авторитетности Гомеру рапсодов, которые исполняли их наряду с подлинными гомеровскими.

Рапсоды не только приписали Гомеру киклические поэмы, они позволяли себе делать вставки и в текст гомеровских поэм, вставки чаще всего тривиальные, но иногда тенденциозные. Античная традиция сохранила нам имя одного из таких рапсодов, особенно беззастенчиво вставлявшего в гомеровские поэмы собственные стихи: его звали Кинеф, был он родом с о. Хиоса и жил около 500 г. до н. э.

Тем не менее сохранялись и тексты, претерпевшие очень мало искажений. Такие тексты, очевидно, имелись в VI в. до н. э. в распоряжении киосских гомеридов - династии рапсодов, претендовавших на то, что они происходят от Гомера. Мог восходить к такому тексту гомеридов и был довольно исправен текст поэм Гомера, исполнявшийся начиная с VI в. до н. э. в Афинах на празднестве Панафиней, хотя не исключена возможность того, что именно в этот текст были сделаны небольшие вставки, возвеличивающие Афины и их царя Тесея и подкреплявшие права афинян на близлежащий остров Саламин («Илиада», I, 265; II, 557 - 558 и др.). Как показывают орфографические особенности папирусов и средневековых рукописей, донесших до нас текст гомеровских поэм, этот текст восходит к папирусам VI - V вв. до н. э., написанным примитивным древнеаттическим алфавитом, который был в употреблении только в Афинах и в их окрестностях.

Вся древнегреческая лирическая поэзия, первые образцы которой, записанные и дошедшие до нас, относятся к первой половине VII в. до н. э., полна гомеровских реминисценций. Спартанский поэт Тиртей вдохновлялся Гомером в своих воинственных призывах и маршевых песнях. Даже Архилох, демонстративно отвергавший закрепленные в гомеровских поэмах традиционные ценности и традиционные формы поведения, полемизировал с Гомером, перифразируя гомеровские выражения.

Эпизоды из «Илиады» и «Одиссеи» делаются источником сюжетов для греческих художников. Так, роспись протоаттического сосуда начала VII в. до н. э. с острова Эгины иллюстрирует эпизод спасения Одиссея от киклопа Полифема под брюхом барана («Одиссея», IX, 431 - 435), а на родосской вазе начала VI в. до н. э. изображены Гектор и Менелай, сражающиеся над телом Эвфорба (см.: «Илиада», ХVII, 60 - 88).

Исключительное положение гомеровских поэм в греческой культуре сохраняется и в V - IV вв. до н. э., когда главным центром духовной жизни становятся Афины.

Эсхил, считавший весь эпический кикл - троянский и фиванский - творением Гомера, именовал свои трагедии «крохами от великих пиров Гомера». Призывая греков к совместному походу на персов под руководством Филиппа Македонского, афинский публицист Исократ ссылается на прецедент общеахейской экспедиции под Трою, описанный в «Илиаде». Платон, восхищавшийся гением Гомера, в то же время был возмущен легкомыслием, с которым Гомер изображал богов, и так опасался влияния Гомера на молодые умы, что планировал запретить поэмы Гомера в идеальном государстве, о создании которого он мечтал (Платон. «Государство». II, 383а - 394в).

Гомеру приписывали разнообразнейшие познания во всех сторонах жизни - от военного искусства до земледелия и искали в его произведениях советы на любой случай, хотя ученый-энциклопедист эллинистической эпохи Эратосфен и пытался напоминать, что главной целью Гомера было не поучение, а развлечение.

Начиная с Аристофана («Лягушки», 1034) Гомер постоянно именуется «божественным». В Смирне существовал храм Гомера, и одна из медных монет, чеканившихся городом, называлась гомерик (Страбон, ХIV, 1, 37, с. 646) . Там рассказывали, что Гомер родился от некоего божества, танцевавшего с музами, в то время как по другой версии отцом Гомера был бог реки Мелет. Аргивяне приглашали Гомера наряду с Аполлоном на каждое государственное жертвоприношение. Египетский царь Птолемей Филопатор соорудил для Гомера храм, где его статуя была окружена изображениями семи городов, споривших за честь быть его родиной (Элиан. «Пестрые рассказы». ХIII, 22). Апофеоз Гомера, т. е. его обожествление, был темой знаменитого рельефа Архелая из Приены (эллинистическая эпоха) . Другой мраморный рельеф II в. до н. э. изображает Мир и Время, увенчивающими венком Гомера как поэта для всего человечества на все времена.

Когда в покорившем Грецию Риме под сильным влиянием греческой культуры стала складываться своя литература, римский поэт Вергилий попытался подвести под римскую культуру такой же уникальный фундамент, каким для греческой были поэмы Гомера, но «Энеида» Вергилия несет на себе неизгладимый отпечаток эпохи, в которую она была создана, и совсем не похожа по своему духу на «Илиаду» и «Одиссею», которые Вергилий взял в качестве образца. Тем не менее именно Вергилий оказался тем промежуточным звеном, через которое эпоха Возрождения, не нашедшая прямого путы к Гомеру, восприняла родившуюся в Греции VIII в. до н. э. традицию литературного героического эпоса. Возникшие под влиянием этой традиции поэмы - «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо, «Лузиада» Камоэнса, «Потерянный рай» Мильтона - принадлежат к вершинам мировой литературы.

Но уже древние греки, восхищавшиеся Гомером и подражавшие ему, начали его изучать и комментировать. Уже во второй половине VI в. до н. э. появляется специальное сочинение, посвященное истолкованию поэм Гомера, - книга некоего Теагена из Регия. «Отец истории» Геродот, внимательно читая Гомера, отметил некоторые противоречия между гомеровскими поэмами и входившими в троянский кикл «Киприями» и усомнился в принадлежности «Киприй» Гомеру (Геродот. «История». II, 116 - 117). Среди нескончаемой вереницы греков, которые занимались в дальнейшем интерпретацией поэм Гомера, выделяются имена философов Демокрита и Аристотеля.

Александрийские филологи эллинистической эпохи - Зенодот из Эфеса, Аристофан из Византия и в особенности Аристарх с Самоса - собирали методически рукописи поэм Гомера со всех концов эллинского мира и пытались восстановить в первозданном виде гомеровский текст. Сравнивая найденные в большом количестве в Египте папирусы Гомера III в. до н. э. с гомеровскими текстами послеаристарховского времени, мы видим, какую грандиозную работу проделал Аристарх. И если в интерпретации гомеровских поэм Аристарх был во многом наивен, представляя себе, в частности, гомеровское общество по образу и подобию царского двора эллинистической монархии, сам текст обеих поэм, судя по всему, лишь в редких случаях отклоняется от аутентичного гомеровского текста VIII в. до н. э. В последующие столетия восстановленный Аристархом текст «Илиады» и «Одиссеи» тщательно переписывался, перейдя в III- IV вв. н. э. из папирусных свитков в пергаменные кодексы. Лучшие из этих рукописей были снабжены комментариями на полях, так называемыми схолиями, основанными на трудах эллинистических филологов. Эти схолии, дошедшие до нас в византийских рукописях гомеровских поэм, и сейчас во многом помогают исследователям точнее понять поэмы.

В 1488 г., уже вскоре после изобретения книгопечатания, текст «Илиады» и «Одиссеи» был впервые напечатан во Флоренции. За этим изданием последовали многие другие.

Хотя уже в древности некие мало известные нам Ксенон и Гелланик (так называемые хоридзонты, т. е. «разделители») утверждали, что Гомер не мог создать и «Илиаду», и «Одиссею», сомнения такого рода долго не находили отклика у исследователей древнегреческой литературы.

Лишь в 1664 г. аббат д"Обиньяк, активный участник разгоревшегося во Франции спора о сравнительных достоинствах античной и новой литературы, прочел речь, в которой доказывал, что Гомера вообще не существовало, а «Илиада» и «Одиссея» являются скверными компиляциями позднейшей эпохи, но и его выступление прошло незамеченным.

Английский филолог Ричард Бентли в 1713 г., опираясь на поздние античные свидетельства о роли афинского тирана VI в. до н. э. Писистрата в упорядочении текста гомеровских поэм, утверждал, что Гомер создавал небольшие разрозненные песни, сведенные в эпические поэмы лишь много позднее.

Однако впервые подробно развил скептический взгляд на Гомера и его творчество лишь немецкий филолог Фридрих Август Вольф в своем вышедшем в 1795 г. «Введении к Гомеру». Вольф считал, что гомеровские поэмы в течение нескольких веков передавались из уст в уста неграмотными певцами, трансформировались в процессе передачи, а свой нынешний вид приобрели в результате предпринятого в VI в. до н. э. в ходе их первой записи далеко идущего редактирования. Книга Вольфа вызвала оживленную дискуссию о происхождении поэм Гомера, продолжающуюся по сей день, а весь круг проблем, связанных с авторством «Илиады» и «Одиссеи», получил название «гомеровского вопроса». Идя по пути, указанному Вольфом, Карл Лахман в 1837 и в 1841 гг. попытался реконструировать, опираясь на текст «Илиады», 18 песней, созданных в разное время разными авторами, песней, из которых, по его мнению, «Илиада» возникла. Так начались попытки анализировать процесс формирования гомеровских поэм, и ученые, пошедшие по этому пути, получили название аналитиков. Однако ряд исследователей продолжал отстаивать взгляд на гомеровские поэмы как на порождение единого творческого акта их создателя, это направление получило название унитариев. С особенной энергией, талантом и эрудицией позицию унитариев защищали уже в начале нашего века Карл Роте и Энгельберт Дреруп. Спор не решен окончательно и по сей день, но многолетний опыт исследования гомеровских поэм показывает, что унитарии правы, когда утверждают, что гомеровские поэмы, как мы их читаем сейчас, были созданы одним или, может быть, двумя гениальными поэтами, а не сложились механически, что подтверждают сейчас и статистические исследования языка и стиля поэм, но идут слишком далеко, когда утверждают, что текст поэм не дает нам возможности проникнуть в догомеровскую эпическую традицию. Исследование того, как Гомер переработал бывшую в его распоряжении фольклорную эпическую традицию, начал в сущности еще в 1826 г. Г. В. Нич, и на этом пути многое уже достигнуто, в частности трудами В. Шадевальдта и И. Какридиса, пытавшихся вскрыть предысторию сюжета «Илиады», Д. Пейджа, во многом уточнившего характер отражения в «Илиаде» исторической обстановки.

Гомер - это начало начал всей литературы, и успехи в изучении его творчества могут рассматриваться как символ движения вперед всей филологической науки, а интерес к поэмам Гомера и их эмоциональное восприятие должны рассматриваться как надежный признак здоровья всей человеческой культуры.

Древнегерманский эпос: англосаксонская поэма «Беовульф». Соотношение языческой традиции и христианских влияний. Фольклорно-мифологическое, историческое и литературное начала. Французский героический эпос: «Песнь о Роланде». Исторический факт и эпический вымысел. Параллелизм образов. Своеобразие испанского героического эпоса. Народные идеалы «Песни о моем Сиде». Романсные черты поэмы. Немецкий героический эпос: «Песнь о Нибелунгах». Элементы старинного сказания и их феодально-христианская обработка. Сказочные мотивы и влияние рыцарского романа. Раннее Просвещение. «Робинзон Крузо» Д. Дефо и его буржуазно-просветительские идеалы. Творчество Дж. Свифта. Публицистика, характер юмора. «Путешествия Гулливера»: проблема жанра; философский подтекст; значение романа Семейно-бытовой роман: С. Ричардсон и его герои. Английский вариант просветительского реализма. Романы О. Голдсмита и Т. Смоллетта. Творческий путь Г. Филдинга. Продолжение свифтовских традиций, полемика с С. Ричардсоном. Положительный герой и проблема типизации у Филдинга. Эстетические позиции Г. Филдинга-юмориста. Кризис просветительских иллюзий. Стерн и английский сентиментализм. Значение романов Л. Стерна для европейской культуры. Театр конца века: творчество Р. Б. Шеридана. Английский предромантизм. «Готический роман» и его создатели. «Песни Оссиана» Дж. Макферсона: литературная мистификация и ее общественный резонанс. Народная лирика Р. Бернса. Бюргерское просветительство и его литература. Эстетика раннего классицизма. Эстетическая теория Винкельмана. Проблема национального своеобразия в культуре. Лессинг и его борьба за новое немецкое искусство. Гердер как теоретик и вдохновитель штюрмерского движения. Эстетика «Бури и натиска»; неоднородность течений и художественных манер. Раннее творчество Гете. Драматургия Шиллера штюрмерского периода. Шекспиризм и бунтарское начало в драматургии Гете и Шиллера. «Национальная идея» и ее художественное воплощение в публицистике, театре и романе. «Страдания молодого Вертера» как вершина штюрмерской художественной практики. Исторические события и «литературная революция» ро мантизма. Романтизм как принцип мировидения и как творческий метод. Теоретические постулаты раннего романтизма и философия рубежа XVIII - XIX веков. Связь нового искусства с просветительской традицией и разрыв с предшествующей художественной системой. Романтический субъективизм и двоемирие. Новое отно шение к личности и специфика романтического героя. Ранний этап немецкого романтического движения как «теоретический период» в истории национального рома нтизма. Философская основа йенского романтизма: И. Кант, И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинг. Теоретические труды Ф. Шлегеля. Влияние политического устройства и экономического развития страны на литературный процесс. Идейно-художественная основа романтизма Дж. Байрона. Характерные черты «байронизма» - герой, сюжет, пейзаж. «Восточные поэмы». Романтическая условность и проблема местного и исторического колорита. Лирика и драматургия Дж. Байрона. Разновидности романтической повести и романа: исповедальный, готический и исторический. В. Скотт - создатель жанра исторического романа. Романтические традиции в историческом романе, их сохранение и преобразование в позднейшей литературе. Историческая и национальная специфика американской литературы и европейские традиции. Связь американского романтизма с Просвещением. Ранний этап романтизма. Романы Ф. Купера - цикл о Кожаном Чулке. Национальный пафос и просветительские идеи. Поздний американский романтизм. Лирика и новеллистика Э. По. Жанровое многообразие его новелл. Фантастическое начало, психологизм, интерес к подсознательному, «ужасы» у Э. По. Развитие его тем и образов в мировой литературе. Г. Лонгфелло как представитель «университетской» поэзии: «Песнь о Гайавате». Середина XIX века как переходная эпоха; философия, культура, нравы. «Промышленный век», особенности общественного сознания и их отражение в литературе. Реализм как мировоззрение, художественный метод и литературное направление. Борьба и взаимодействие романтизма и реализма в жизни и в искусстве. Преодоление и использование писателями-реалистами романтических штампов. Основные этапы становления и развития критического реализма, его идейно-художественная специфика. О. Бальзак - дитя и воплощение XIX века во всех его противоречиях. Легенды и факты биографии О. Бальзака. Замысел и структура «Человеческой комедии» - панорамы французского общества. Синтез романтизма и реализма в эпопее: взгляд историка и художественный вымысел, романтические фантазии и социально-историческая обусловленность коллизий, типичность и индивидуальность персонажей. Правда, правдоподобие и истина в понимании Бальзака. Своеобразие художественных приемов. Новый этап эволюции реализма: развитие реализма в произведениях Г. Флобера. Г. Флобер как один из провозвестников прозы XX века. Поиски им своего стиля, проблема единства формы и содержания. Эстетическая теория Г. Флобера. «Госпожа Бовари» - трагедия несовместимости мечты и действительности. «Нечто цвета плесени». Разоблачение романтических иллюзий и издевка над обывателем. Специфика повествовательной манеры, прием монтажа, элементы импрессионизма. Другие произведения Г. Флобера и особенности его творческой эволюции. Викторианство как культурно-историческое явление. Своеобразие английского критического реализма, традиционное и новое в английской литературе середины XIX века. Своеобразие творческой манеры Ч. Диккенса. Ч. Диккенс в ряду писателей-классиков. Эволюция мировоззрения и творчества Ч. Диккенса. «Посмертные записки Пиквикского клуба» - романтические персонажи на реалистическом фоне. Очерковость романа. «Рождественский» Ч. Диккенс. Детские образы в романах «Оливер Твист», «Домби и сын». «Большие надежды» и «Холодный дом»: система человеческих ценностей в трактовке Ч. Диккенса. Борьба Добра и Зла как динамическая основа его романов. Социальная тема («Тяжелые времена»). Своеобразие психологизма Ч. Диккенса и «черный юмор». Женщины-романистки. Проблема «женской литературы» в викторианской Англии. Феномен семьи Бронте. «Джен Эйр» Ш. Бронте: сила и слабость женской души. Тонкий психологизм романа. Связь сюжетов и образов с биографией писательницы. Финал романа как романтическая «компенсация» жизненных неудач. Английский роман XIX века - классика критического реализма. Лирика Г. Гейне. Поиски идеала, критика действительности и развенчание романтических иллюзий. Романтический герой. Романтическая ирония и иронизирование над романтизмом. Сатира и пародия в стихах и поэмах Гейне. Французские поэтические школы. «Парнасцы» и их эстетика. Поэзия середины века и Ш. Бодлер. «Цветы зла» Ш. Бодлера как воплощение новой морали и эстетики; общественный резонанс. Сквозные мотивы, жанры, стилевые парадоксы. Сонет «Соответствия» - будущий «манифест» символистов. Появление в поэзии XIX века новых содержательно-стилистических черт и их дальнейшее развитие в поэзии декаданса и модернизма. Кризис миросознания, его истоки и проявления в искусстве и литературе. Атмосфера «конца века»: расчеты с прошлым и предчувствие грядущих катаклизмов. Понятие декаданса и отражение переломной эпохи в литературе рубежа веков. Картина литературной жизни. Основные литературные направления, течения, школы этого периода (общая характеристика, хронология, взаимосвязь, национальная специфика).Понятие и сущность «обновленного реализма». Роль и значение эпического цикла в переходную эпоху. «Сага о Форсайтах» Дж. Голсуорси. Явление «форсайтизма», столкновение Красоты и Свободы с миром собственности. Постепенная переоценка ценностей в последующих романах форсайтовского цикла (образ Сомса). Викторианская эпоха и наступление XX века, отражение этого процесса в романах Голсуорси. Специфика декадентского мироощущения. Понятие модернизма, его обращенность в будущее, позднейший расцвет. Э. Золя и принципы «экспериментального романа». Цикл Э. Золя «Ругон-Маккары», его замысел, структура, проблематика. Наследственность и среда как основные факторы, определяющие человеческую жизнь (в понимании Э. Золя). Психологический и социальный аспекты эпопеи. Судьбы Жервезы Маккар и Этьена Лантье - покорность и протест, обреченность и надежда. Натурализм в романах и его смысловые и художественные функции. Мопассан - романист и новеллист. Сатира, философия, реализм в его произведениях. Жизнь и карьера в романах Г. Мопассана. Крах иллюзий Жанны де Во и развенчание романтических идеалов. Жорж Дюруа как новый «герой» своего времени, его социальная карьера и моральная деградация. Новеллистика Г.Мопассана. Основные тематические циклы новелл, их разнообразие как возможность для создания объемной картины действительности. Влияние натурализма на творчество Г.Мопассана. Эволюция новеллы. Эстетизм и творчество О. Уайльда. Истина, мораль и Красота в зеркале парадокса. Нравоучения безнравственного эстета. О. Уайльд - «ужасное дитя» своей эпохи. Проза К. Гамсуна. Человек и природа, человек и люди - продолжение поисков гармонии. Болезненность конфликта между мечтой и действительностью. Разрушение моральных норм и относительность нравственных ценностей в сознании «конца века». Традиции и новаторство в творчестве К. Гамсуна-прозаика. Влияние неоромантизма. Истоки, теория, художественное воплощение символизма. Сущность символизма в понимании А. Белого, В. Брюсова, П. Валери и др. Поэзия французского символизма, особенности поэтики и символики. А. Рембо и П. Верлен: люди-трагедии. Символистская драма. Своеобразие театра М. Метерлинка - «статический театр», «театр молчания», «театр ожидания». Темы судьбы, смерти и слепоты в его пьесах. Пьеса-сказка «Синяя птица», ее аллегоризм. Рождение «новой драмы» во второй половине XIX в. Г. Ибсен, Б. Шоу. Причины возникновения «новой драмы» и роль Г. Ибсена в ее появлении и становлении. Эволюция творчества Г. Ибсена. Аналитические пьесы. «Кукольный дом» - типичная «новая драма». Значение подтекста, смысл финала пьесы. Раннее творчество Б. Шоу - «интеллектуальная драма». Значение дискуссий в пьесах. Эксцентрика и парадокс, элементы комедии. Сопоставление с драматургией О. Уайльда. Становление реализма в литературе США. Своеобразие национального юмора. Творчество Марк Твена - для детей и взрослых. Катастрофичность, трагизм эпохи и их отражение в искусстве. Утрата старой и поиски новой системы ценностей. Искусство и культура в философском осмыслении XX века. Рождение модернизма в литературе XX века. Усложнение форм повествования и психологического письма, сочетание мифологии с особой детализацией. Проблема адекватного отображения действительности в психологии и литературе; теория У. Джемса. Различные варианты литературного «потока сознания». Техника «потока сознания» в творчестве Дж. Джойса. «Улисс» Дж. Джойса - «глыба, нависшая над литературой». Различные типы «потока сознания» как одна из основ мироотражения и поэтики. Культурное поле романа. Трансформация «художественного пространства», «художественного времени», повествования, автора и персонажей в романе. Архаический миф и неомифологизм. Возможные философские подтексты. «Потерянное поколение»: многозначность термина и национальная специфика явления. Психологическая и социальная сущность «потерянности». Литература «потерянного поколения» - человек на войне, человек после войны; общие проблемы победителей и побежденных. Романы Э. М. Ремарка, Э. Хэмингуэя. Новаторство У. Фолкнера. Округ Йокнапатофа - модель американского Юга и Вселенной. «Южная», американская и общечеловеческая тематика. Одинокий человек в жестком мире фолкнеровской реальности. Сноупсы и «сноупсизм»; деградация и возрождение моральных ценностей. Основные художественные принципы фолкнеровской прозы: «моделирование» как метод, разнообразие рассказчиков, множественность точек зрения. «Американская трагедия» «маленького человека». «Американская мечта» и ее развенчание в жизни и в литературе. Проблемы богатства и бедности, подлинных идеалов и мнимых. «Маленький человек» в XX веке. «Богатые бедняки» у Ф. С. Фицджеральда. Рациональный и иррациональный способы познания мира и их отражение соответственно в «интеллектуальной» и «мистической» литературе. Интеллектуально-философский роман в творчестве Т. Манна. Романы Т. Манна «Волшебная гора» и «Доктор Фаустус». Традиции «романа воспитания» и их развитие. Судьбы искусства, философия музыки и концепция творчества у Т. Манна. Художественное преломление общего в индивидуальном: искусство, дьявол и человек на фоне мировой войны. Политика и драматургия: новые требования к драме. Б. Брехт и его теория «эпического театра». Ее реализация на сцене. Влияние экспрессионизма на творчество Б. Брехта. Реализм и условность. Тематическое разнообразие и притчевый характер пьес Б. Брехта. Эффект «очуждения» как художественный прием. Проблемы и решения. Философия и литература в поисках человека: закономерный этап отрицания. Конфликты «личность - общество», «человек - мир»; способы и возможности их разрешения: приспособление себя к миру, мира к себе. Философия экзистенциализма и ее воплощение в литературе. Французский экзистенциализм: А. Камю. Абсурдный герой. «Центробежный» и «центростремительный» романы. Дальнейшее развитие темы «маленького человека» в американской литературе. Политика, история и мораль; мифология и фантастика (Дж. Апдайк, Д. Д. Сэлинджер). Англоязычная проза В. Набокова. Темы детства, утраченного рая и его возвращения, «чудака». Америка В. Набокова. Понятие «метаромана», русский и англоязычный варианты метаромана у В. Набокова. Художественные особенности набоковской прозы и вопросы перевода.

Краткое содержание лекций

Античная литература.

Литература Древней Греции.

Лекция 1. Античность как историческое и культурное явление. Культура Древней Эллады .

1. Истоки античной литературы.

Античная литература - это литература средиземноморского культурного круга эпохи рабовладельческой формации: это литература Древней Греции и Рима с X-IX вв. до н. э. по IV-V вв. н. э.Для античной литературы в целом характерны те же общие особенности, что и для всех древних литератур: мифологическая тематика, традиционализм разработки и поэтическая форма.

2. Роль мифологии и мифологического мышления, значение мифа и обряда в становлении словесного искусства.

Мифология - это осмысление действительности, свойственное общинно-родовому строю: все явления природы одухотворяются, и взаимные отношения их осмысляются как родственные, подобные человеческим. Для греческой религии, как и для древневосточных, характерен политеизм.

Мифология в смысле наивной веры кончилась вместе с первобытнообщинной формацией, для которой она была необходимой идеологией. Классовое рабовладельческое общество в Греции и связанное с ним возникновение литературы активно используют мифологию в своих целях, политических и художественных. Особенно широко использована мифология в греческой трагедии.

3. Античное наследие в европейской литературе.

Историческая связь античной культуры с культурами Новой Европы дает ей особое положение. Историческая преемственность античной и новоевропейских культур всегда оставалась ощутимой, и античная литература всегда представлялась истоком и часто образцом новых литератур. Античность выступала духовной опорой европейской культуры в решающие и поворотные моменты ее развития.

Традиция изучения древних языков и древних литератур неизменно лежала и лежит в основе гуманитарного образования в Европе. Основные концепции литературы и литературного творчества, господствовавшие в Европе почти до XIX века, непосредственно исходили из концепций Аристотеля и Платона.

4. Зарождение и становление основных видов древнегреческой литературы.

В эпоху, переходную от общинно-родового строя, письменной литературы вообще не существовало; носителем словесного искусства был певец (аэд или рапсод), сочинявший свои песни для пиров и народных праздников.

В эпоху полисного строя появляется письменная литература; и поэмы эпиков, и песни лириков, и трагедии драматургов, и трактаты философов хранятся уже в записанном виде, но распространяются еще устно. В эпоху эллинизма и римского владычества письменная литература становится основной формой словесности. Литературные произведения пишутся и распространяются как книги.

Система жанров в античной литературе была отчетливой и устойчивой. Жанры различались более высокие и более низкие: высшим считался героический эпос, хотя Аристотель в «Поэтике» и ставил выше него трагедию.

Система стилей в античной литературе была полностью подчинена системе жанров.

Вопросы для самоконтроля.

1.Что такое античная литература?

2.Что такое мифология?

3.Где особенно активно использовалась мифология в древнегреческой литературе?

4.В чем проявляется историческая преемственность античной и новоевропейских культур?

5.Когда появилась письменная литература?

6.Какова была система жанров в античной литературе?

Лекция 2. Древнегреческий героический эпос, его происхождение и бытование, сюжеты, герои, стиль.

1.Гомер и «гомеровский вопрос».

Ученые до сих пор спорят о том, существовал ли в действительности гениальный творец «Илиады» и «Одиссеи», или у каждой поэмы был свой собственный автор, или же это были разрозненные песни, сведенные воедино каким-либо редактором.Греки считали, что эпические поэмы «Илиада» и «Одиссея» были сложены слепым поэтом Гомером. Семь греческих городов претендовали на то, чтобы считаться родиной поэта. В то же время не существует никаких достоверных свидетельств о Гомере, и вообще нельзя считать доказанным, что обе поэмы были созданы одним и тем же человеком.

2.Поэмы «Илиада» и «Одиссея» - образцы древнего героического эпоса.

Произведения Гомера, поэмы «Илиада» и «Одиссея», являются первыми по времени известными нам памятниками древнегреческой литературы и вместе с тем вообще первыми памятниками литературы в Европе.Записаны были эти произведения впервые только во второй половине VI в. до н.э. Следовательно, народные материалы для этих поэм создавались еще раньше, по крайней мере, за два или за три века до этой первой записи.

3.Мифологическая и историческая основы поэм.

Причиной троянской войны было похищение Елены, супруги царя Менелая Парисом, сыном троянского царя Приама. Оскорбленный Менелай призвал на помощь других царей. Основным содержанием «Одиссеи» являются сказания о возвращении Одиссея на Итаку после окончания войны с Троей. Продолжалось это возвращение очень долго и заняло 10 лет.

Сюжетом гомеровских поэм являются разные эпизоды троянской войны. Греки в течение многих веков вели войны в Малой Азии. Однако именно война с Троей особенно запечатлелась в памяти древних греков, и ей было посвящено много разных литературных произведений.

4.Идейно-художественные особенности гомеровского эпоса.

В «Илиаде» в ярких чертах воспроизводятся явления реальной жизни и быта древнегреческих племен. Преобладает, конечно, описание быта военного времени. Но подвиги героев, столь красочно описываемые Гомером, не заслоняют от взора поэта все ужасы войны.

Несомненно, что «Одиссея» куда более сложное произведение античной литературы, чем «Илиада». Исследования «Одиссеи» с литературной точки зрения и с точки зрения возможного авторства ведутся и по сей день.

Поэмы «Илиада» и «Одиссея», приписываемые слепому старцу Гомеру, оказали огромнейшее, ни с чем не сравнимое влияние на всю историю античной культуры, а позже и на культуру нового времени. Огромное мастерство слагателя этих поэм, их эпохальность, красочность, колорит привлекает читателя и поныне, несмотря на огромную временную пропасть, лежащую между ними.

Вопросы для самоконтроля.

1.В чем сущность «гомеровского вопроса»?

2.Какие поэмы традиционно считаются принадлежащими Гомеру?

3.Какова мифологическая основа «Илиады»?

4.Какие исторические факты лежат в ее основе?

5.Какие сказания являются содержанием «Одиссеи»?

6.В чем состоят идейно-художественные особенности гомеровского эпоса?

Дата публикования: 2015-07-22 ; Прочитано: 1377 | Нарушение авторского права страницы | Заказать написание работы

сайт - Студопедия.Орг - 2014-2019 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.014 с) ...

Отключите adBlock!
очень нужно

1 из 4

Вот и вышел в Издательском Доме Мещерякова 2 том книги Николая Альбертовича Куна «Легенды и мифы Древней Греции». Второй том вышел с подзаголовком «Древнегреческий эпос». В нём содержится наиболее полный пересказ самых известных произведений древнегреческой литературы, использующих мифологию. В книге подростки и взрослые смогут познакомиться в адаптированном пересказе с содержанием поэм Гомера «Илиада» и «Одиссея», с поэмой Аполлония Родосского «Аргонавтика», с трагедиями самых великих древнегреческих драматургов Эсхила, Софокла и Еврипида и многих других.

Конечно, чтобы понять древнегреческую литературу, нужно хорошо знать древнегреческие мифы. Поэтому перед чтением 2-го тома книги Николая Куна нужно внимательно прочесть 1-й. Ведь в сюжетах литературы Древней Греции всегда появляются Олимпийские боги и играют в ней очень важную роль. Без знания того, что это за боги и какую роль они играли в жизни древних греков, нить сюжета теряется, он становится непонятным. Однако после подробного знакомства с Олимпийскими богами в первой книге Куна, вторая книга будет читаться легко и увлекательно.

Читать оригиналы произведений древнегреческих писателей, конечно, нужно. Есть их хорошие русские переводы. Но для ребёнка это будет непосильный труд. Такие старинные, архаические тексты с трудом читаются даже взрослыми и опытными читателями, что уж тут говорить о детях. Однако содержание главных произведений древнегреческой литературы нужно обязательно знать, для того чтобы быть культурным человеком. Ведь это первые произведения европейской литературы, которые оказали громадное влияние на её развитие. Ребёнок будет часто сталкиваться в своей жизни с именами Одиссей, Ахилл, Эдип, Орест и многими другими: читая книги, рассматривая картины старых художников, слушая классическую оперу и так далее. Если он не будет знать этих персонажей, он останется вне интересной и самобытной классической европейской культуры. Не зря в дореволюционное время юных гимназистов заставляли учить древнегреческий язык и латынь, а также читать Гомера и Вергилия в оригинале. Хотя это тяжелый труд, я дореволюционным гимназистам не завидую. Но в наше время и не нужно таких трудностей. Ведь есть замечательная книга Куна, которая всё объяснит.

Во втором томе книги Николая Куна «Легенды и мифы Древней Греции. Древнегреческий эпос» читатели познакомятся с путешествием Ясона и Аргонавтов; с Троянской войной; с приключениями Одиссея; с Орестом, мстящим за убийство отца; с несчастным царём Эдипом и многими другими. Кун подробно и увлекательно рассказывает их истории. Для этого он использует массу литературных источников и материалов. В конце издания есть отдельный список всех произведений древнегреческой литературы и научных исследований, к которым обращался в своей работе писатель. И этот список впечатляет. В список включены также и современные исследования по древнегреческой литературе и мифологии, с которыми может познакомиться читатель, если захочет подробнее и серьёзнее погрузится в тему. Николай Кун не просто пересказывает произведения различных древнегреческих писателей, начиная с Гомера, а сводит их вместе в единую картину. Ведь Гомер, например в своей «Илиаде» описал только небольшой фрагмент долгой и жестокой Троянской войны. Если современный читатель прочтёт только «Илиаду», то ему будет непонятно, из-за чего началась Троянская война и чем она закончилась. У древнего грека такой проблемы не было: он всё знал о Троянской войне и её героях с самого детства. А вот для современного читателя, это уже большая проблема. Кун обстоятельно, подробно и последовательно рассказывает всё о Троянской войне, начиная с её предыстории и заканчивая результатами. Для этого он использует не только произведения Гомера, но и других древнегреческих авторов. Причем Кун обязательно указывает, где у него пересказ поэм Гомера, а где нет. Удивительно, какую большую работу проделал Николай Альбертович, чтобы свести все произведения литературы Древней Греции в единую понятную современному читателю картину. А чтобы увлекательно пересказать все истории, ему нужен был и большой литературный талант. Очень радует, что такая важная книга как «Легенды и мифы Древней Греции» Николая Куна появилась в качественном издании, сделанном с любовью. Во втором томе книги, как и в первом, содержится множество фотографий произведений древнегреческого искусства, а также стильные рисунки художницы Екатерины Зеленовой.

Второй том книги Николая Куна «Легенды и мифы Древней Греции. Древнегреческий эпос» вышла в Издательском Доме Мещерякова в серии нон-фикшна для детей «Пифагоровы штаны». Издание в твёрдой обложке с рисунком стилизованным под древнегреческую роспись; напечатано на качественной плотной тонированной офсетной бумаге; в книге среднего размера шрифт и широкие поля; множество фотографий и рисунков.

Н.А.Кун: Легенды и мифы Древней Греции. Ч.1