НЕ РАЗМНОЖАЙТЕСЬ И НЕ ПЛОДИТЕСЬ!
Ольга Балла

Демографическая модернизация России, 1900-2000г. Под ред. А.Г. Вишневского. - М.: Новое издательство, 2006, 608 с.

Книга подводит итоги грандиозного, многолетнего проекта, предпринятого коллективом исследователей во главе с руководителем Центра демографии и экологии человека Анатолием Вишневским: написать демографическую историю России ХХ века. Представить ее как органическую часть истории страны вообще и в единстве со всемирной историей. До сих пор подобные попытки не предпринимались.

При советской власти на то, ясное дело, были идеологические причины (многие цифры просто скрывались). Но идеология с ее причинами никуда не делась и позже - разве идеологемы стали другими. Отсюда - еще одна, не менее трудная задача: представить историю российских демографических трансформаций как можно более объективно. Этого у нас тоже еще не делали.

ХХ век выбран потому, что он стал временем радикальных перемен во всем устройстве жизни - не только для России. В сердцевине этих процессов - демографическая модернизация: часть общей модернизации страны, превратившейся за исторически короткий срок "из аграрной, крестьянской, сельской, малограмотной в промышленную, городскую и высокообразованную". Но это - и часть всемирного "демографического перехода": он начался в Европе в конце XVIII века и идет до сих пор.

Причина - одно из главных достижений Нового времени: снижение смертности. От начала мира, чтобы род человеческий не прекратился, высокая смертность обязательно должна была уравновешиваться высокой рождаемостью. Этому служили специально выработанные социальные механизмы; это определяло отношения между полами, смысл любви, брака, семьи, жизни, смерти. Моральные нормы и ценности. И в конечном счете тип личности.

Победа, пусть относительная, над смертью привела к падению рождаемости, к старению населения и сопровождалась ростом чувства ценности, исключительности человеческой жизни.

Мы начали позже Запада лет на сто. Но двигались - и продолжаем двигаться - в том же направлении, что и мир в целом.

При всех российских особенностях и катастрофах, утверждают исследователи, с нами не произошло ничего такого, что принципиально отличало бы здешние демографические процессы от мировых. Революции, террор, голод, войны лишь наложили на это своеобразный отпечаток - но не могли изменить траектории движения.

Книга наносит удар по некоторым устойчивым представлениям, которые разделяют с массами и многие профессионалы. Среди них и то, что во всем виноваты большевики и если бы не они, мы бы сейчас процветали. Не поздоровилось и той "очевидности", согласно которой причина нынешнего демографического упадка - крах Союза и постперестроечное запустение. Но есть и еще вывод, принять который куда труднее: никакими сознательными усилиями, никакой "правильной" политикой с нынешним бедственным демографическим состоянием России не справиться. Таковы исторические закономерности. В снижении рождаемости "виноваты" они, а не злая воля "демократов", не падение нравов, не забвение истинных ценностей. Даже не бедность: "У богатых меньше детей, чем у бедных… - цитирует Вишневский американского публициста Патрика Бьюкенена. - Чем богаче становится страна, тем меньше в ней детей и тем скорее ее народ начинает вымирать". Это не ошибка, которую можно исправить "пропагандой национальной исключительности" русского народа, как советует Александр Дугин, или финансовой поддержкой семей с детьми, как предлагает наш президент. "Нынешняя демографическая ситуация в большинстве промышленно развитых, городских обществ" - а Россия такова! - "и в мире в целом крайне неблагоприятна и чревата опасными последствиями". Но это - "следствие европейского выбора, сделанного столетия назад": индивидуализма и высокой ценности отдельной человеческой жизни.

И что дальше?

Авторы дают три прогноза. По первому из них - население мира продолжит расти и в конце XXI века превысит 14 миллиардов человек. (Напомним, на протяжении почти всей истории оно не достигало и миллиарда.) По второму - к середине столетия демографический взрыв в основном завершится, и наша численность стабилизируется на уровне, близком к 9 миллиардам. По третьему, уже после 2040 года она, едва преодолев планку в 7,5 миллиарда, начнет падать, чтобы к концу ХХIII века дойти до 2,3 миллиарда.
Оптимален третий путь. Два других - неминуемый коллапс: таких антропогенных нагрузок природные системы жизнеобеспечения планеты не выдержат. Стимуляция рождаемости, предлагаемая консервативными утопистами и у нас, и на Западе, - путь в тупик. Как и ограничение иммиграции.

ХХI веку предстоит стать, считают демографы, веком падения рождаемости и роста межгосударственной миграции - в основном из бедных перенаселенных стран в богатые, недонаселенные. Именно это может ослабить мировой демографический дисбаланс и связанные с ним проблемы. Правда, неминуемо создаст новые. Напряжения и конфликтов не избежать - к ним надо быть готовыми.

Цифры - лекарство от утопий. Горькое. Не всем захочется принимать. Не на всех подействует. Но важно уже то, что оно есть.

По материалам: НГ Ex Libris 2006

Книга, подготовленная коллективом исследователей под руководством крупнейшего российского демографа Анатолия Вишневского, представляет собой первый масштабный опыт осмысления противоречивой демографической истории России XX века. Авторы видят ее как историю демографической модернизации, в корне изменившей многие важнейшие стороны частной и публичной жизни россиян, но все еще остающейся незавершенной. Детальное исследование огромного статистического материала, представленного в книге в нескольких сотнях графиков и таблиц, позволяет показать, как и почему в течение последних ста лет менялось матримониальное, прокреативное, сексуальное, семейное и жизнеохранительное поведение жителей России и в чем сегодня сказывается незавершенность этих перемен.

Ученые Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного планирования РАН под руководством доктора экономических наук Анатолия Вишневского завершили масштабное исследование "Демографическая модернизация России: 1900-2000". Его выводы сенсационны: многие наши представления об истории и демографии страны являются мифами, многие сегодняшние проблемы начались десятки лет назад. Анатолий Вишневский рассказал об исследовании обозревателю "Известий" Татьяне Батеневой.
http://www.inauka.ru/analysis/article59963.html известия: От демографов обычно ждут прогнозов на будущее. Почему вы предприняли столь глубокое, на сто лет, погружение в историю России?

Анатолий Вишневский: Демографические процессы - долговременные, сегодня мы во многом пожинаем плоды того, начало чему было положено век, а то и больше назад. В конце XIX века в связи с развитием экономики и медицины Европа перешла на новую демографическую модель общества: началось быстрое снижение смертности, за которым последовало и падение рождаемости. В России же старая модель держалась вплоть до 20-х годов ХХ века.

Известия: Но зато потом советская система здравоохранения резко улучшила эти показатели, и это до сих пор является предметом официальной гордости.

Вишневский: Такова официальная версия, но это в значительной степени миф. Тенденция снижения смертности, увеличения продолжительности жизни была общей для многих стран и не могла обойти СССР. Но у нас эти показатели в целом были значительно хуже. Подлинных цифр тогда не публиковали, Сталин в своих выступлениях лгал, но сегодня все эти данные доступны. У нас действительно сокращалась младенческая и детская смертность, но вот смертность взрослых оставалась очень высокой. На Западе ее снижение было связано с повышением ценности жизни - человек сам заботился о своем здоровье, о своих детях, семье.

У нас же ценность человеческой жизни в те годы сошла почти на нет. Общий итог демографических потерь от всех катастроф первой половины минувшего столетия в нашем исследовании оценивается в 76 млн человек - целая Россия начала ХХ века. Эти потери "съели" весь тот выигрыш, который обычно дает так называемый демографический переход за счет того, что смертность начинает сокращаться раньше рождаемости.

Известия: Ценность жизни мы осознали после Великой Отечественной?

Вишневский: Тоже не очень. После войны детская смертность резко снизилась в связи с появлением антибиотиков, но смертность взрослых все еще оставалась почти на уровне начала ХХ века, а вскоре мы стали отставать и по детской смертности. До середины 60-х продолжительность жизни у нас еще росла, а потом началось то, что можно назвать "кризисом смертности". На фоне непрерывного роста продолжительности жизни в западных странах в России она стагнировала или даже сокращалась. Эта тенденция сохраняется и до сих пор, она внесла свой вклад в счет наших демографических потерь. Если суммировать все потерянное за столетие, то набирается около 140 млн человек - еще одно нынешнее население страны.

Известия: Стало быть, смертность начала у нас расти еще до экономических реформ конца ХХ века и кризиса здравоохранения? И не с этими причинами связана сверхсмертность взрослого населения России?

Вишневский: Дело не в кризисе здравоохранения, а в обществе, которое не умеет ценить человеческую жизнь. Стереотипы массового сознания накладывают отпечаток и на поведение власти. У нас в мирное время Дума принимает по сути военный бюджет, мы тратим огромные средства на безопасность, но сама необычайно высокая для современной страны смертность говорит о том, что безопасности-то как раз и нет. Главное, что отличает нас от других стран, - это непростительно высокая смертность взрослого трудоспособного населения, особенно мужчин, от так называемых внешних причин: самоубийств, травм, отравлений, убийств. От них только с 1990 года мы потеряли не менее 4 млн человек! У нас высочайшая ранняя смертность от сердечно-сосудистых заболеваний. Чтобы переломить ситуацию, многое надо сделать, но если бы спросили меня, с чего начать, я бы сказал: с борьбы с пьянством.

Известия: Главная причина высокой смертности, по-вашему, пьянство?

Вишневский: Боюсь, что да. Конечно, не стоит все сводить к этому, не надо упрощать. Но вина пьянства несомненна. С 90-х годов тренды смертности, еще недавно сходные у нас и в странах Восточной Европы и Балтии, стали расходиться: у них продолжительность жизни стала расти, а у нас по-прежнему сокращается. И пить они не стали меньше, но изменилась структура потребления алкоголя. К примеру, в Польше, Эстонии резко сократилось потребление крепких напитков в пользу вина и пива. А у нас или в Белоруссии, наоборот, выросла доля водки. Один Бог знает, за сколько жизней она в ответе. Но общество не хочет видеть этой проблемы, как и многих других. Мы ведем себя самоубийственно.

Известия: И каков же ваш прогноз?

Вишневский: Не хотел бы демонстрировать легковесный оптимизм, пока никаких позитивных сдвигов я не вижу. И все же другого выхода у нас нет. Демографическая ситуация ухудшается, она постоянно напоминает о себе, и она заставит научиться ценить каждую жизнь и довести до логического завершения ту модернизацию смертности, которую успешно осуществили все развитые страны.

Демографическая модернизация России 1900–2000

УДК 314.148 ББК 60.7:63.3(2)6

Серия «Новая история» издается с 2003 года
Издатель	Евгений Пермяков
Продюсер	Андрей Курилкин
	Анатолий Гусев
	Издание осуществлено при поддержке Фонда Джона и Кэтрин Макартуров
	Редактор	Андрей Курилкин
		Рубен Ванециан
	Фотографии на обложке	Александр Родченко, «Пионер<трубач», 1930
		Неизвестный фотограф, 1920<е годы

Демографическая модернизация России, 1900–2000 Д31 Под ред. А.Г. Вишневского

М.: Новое издательство, 2006. - 608 с. - (Новая история).

ISBN 5<98379<042<0

Книга, подготовленная коллективом исследователей под руководством крупнейшего российского демографа Анатолия Вишневского, представляет собой первый масштабный опыт осмысления противоречивой демографической истории России XX века. Авторы видят ее как историю демо< графической модернизации, в корне изменившей многие важнейшие стороны частной и публич< ной жизни россиян, но все еще остающейся незавершенной. Детальное исследование огромного статистического материала, представленного в книге в нескольких сотнях графиков и таблиц, позволяет показать, как и почему в течение последних ста лет менялось матримониальное, прокреативное, сексуальное, семейное и жизнеохранительное поведение жителей России и в чем сегодня сказывается незавершенность этих перемен.

УДК 314.148 ББК 60.7:63.3(2)6

8 Предисловие

9 Введение. Что такое демографическая модернизация?

Часть 1 От какого берега мы отчалили

15 Глава 1. Светлое прошлое или тупики демографической архаики?

	Глава 2. Средневековая смертность
		Затянувшееся отставание
		Пассивность перед лицом смерти
		Начало перемен
	Глава 3. Неэффективная рождаемость
		Российская рождаемость
		накануне демографического перехода
		Многодетность или многорождаемость?
		Была ли многодетность желанной?
		Регулирование деторождения: запретная практика
	Глава 4. Семья в кризисе
		Большая и малая семья: противоборство или симбиоз?
		Супружеская семья в поисках суверенитета
		Бунт на семейном корабле
	Глава 5. Неизбежность перемен
Часть 2 Обновление семьи и брака
	Глава 6. От крестьянской семьи к городской
		Семья в новой социальной среде
		Нуклеаризация семьи, эволюция ее размера и состава
		Новый смысл брака
		Противоречия советского варианта
		модернизации семьи

96 Глава 7. Меняющиеся параметры матримониального поведения

137 Глава 8. Второй демографический переход и будущее семьи и брака

153 Глава 10. Итоговая рождаемость реальных и условных поколений женщин

		Сто лет падения рождаемости
		Первый этап ускоренного падения рождаемости
		(поколения 1878–1890 годов рождения)
		Второй этап ускоренного падения рождаемости
		(поколения 1900–1920 годов рождения)
		Почему в России не было «бэби-бума»?
		Этап замедляющегося снижения и стабилизации рождаемости
		(поколения 1921–1960 годов рождения)
		Новейший этап снижения рождаемости
		(поколения матерей, родившихся в 1965–1970 годах)
	Глава 11. Очередность рождения
		От старого к новому распределению женщин
		по числу рожденных детей
		Эволюция вероятности увеличения семьи
	Глава 12. Возраст матери при рождении ребенка

184 12.1 Изменения среднего возраста матери в реальных поколениях

185 12.2 Изменения среднего возраста матери в условных поколениях

		Средний возраст матери при рождении очередного ребенка
		Сокращение протогенетического интервала
	Глава 13. Россия между абортом и планированием семьи
		Снижение рождаемости:
		мальтузианская и неомальтузианская стратегии
		Дореволюционная Россия: инерция многовекового запрета
		Искусственный аборт:
		качели законодательства и тенденции массового поведения
		Несостоявшаяся контрацептивная революция
		Репродуктивные права, регулирование деторождения
		и рождаемость

257 15.1 Сущность эпидемиологического перехода

и его незавершенность в России

		Мифы и реальности советского здравоохранения
	Глава 16. Изменения смертности и продолжительности жизни
		Ожидаемая продолжительность жизни, 1900–2000
		Возрастные особенности изменений смертности
		Особенности изменений младенческой смертности
		Смертность реальных поколений россиян
		Что произошло в 1980–1990-х годах
		Дифференциация смертности
		Продолжительность здоровой жизни

Часть 5 Столетие демографического разорения России

399 Глава 19. Демографические катастрофы ХХ века

400 19.1 От начала Первой мировой войны до переписи населения 1926 года

		От «великого перелома» до смерти Сталина
		Общая оценка потерь от демографических катастроф
		Демографический кризис второй половины ХХ века
		Общая оценка потерь за столетие
	Глава 20. Демографические знания - информация или дезинформация?
		Двадцатые годы: начало и конец «золотого века»
		советской демографии
		Дезинформация эпохи застоя
		Неоправдавшиеся постсоветские ожидания
Часть 6 К какому берегу мы причалили
	Глава 21. Новый тип воспроизводства населения
		Рост эффективной рождаемости поколений
		Воспроизводство условных поколений
		Воспроизводство реальных поколений
		Вызов суженного воспроизводства населения
		Новая возрастная структура
		Депопуляция
	Глава 22. Следующие сто лет

498 22.1 Можно ли предсказывать на 100 лет вперед?

499 22.2 Прогнозные сценарии

591 Список сокращений

592 Указатель имен

е и н е л в а л г О

Предисловие

Эта книга подготовлена коллективом сотрудников Центра демографии

и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирова> ния Российской академии наук в рамках проекта «Демографическая модернизация в России в ХХ веке», финансировавшегося Фондом Джо> на и Кэтрин Макартуров (грант 99>61347>GSS).

Книга подводит итог многолетних исследований, ведущихся в Центре демографии и экологии человека с момента его создания

в 1988 году. Они направлены, в первую очередь, на анализ демографи> ческих процессов в современной России и на прогнозирование ее буду> щей демографической эволюции. Однако ни настоящее, ни будущее не может быть понято без знания прошлого. И сегодняшняя, и завтрашняя демографическая ситуации имеют глубокие исторические корни.

ХХ век закончился, но стране еще долго придется жить с его насле> дием. Необходимо осмыслить это наследие - в интересах будущего. Надо разобраться в огромной массе многоликих, противоречивых со> бытий, фактов, цифр, нередко утаивавшихся, мало кому известных или полузабытых, попытаться увидеть скрытый от поверхностного взгляда смысл происходивших перемен. Нужно заново оценить всю совокуп> ность пережитых российским обществом демографических изменений

и понять, в какой мере эти изменения предопределили демографиче> ское будущее страны.

Руководитель авторского коллектива - А.Г. Вишневский. Авторы ос> новных разделов: Введение - А.Г. Вишневский; часть I - Е.М. Анд> реев, А.Г. Вишневский, С.В. Захаров, В.И. Сакевич, Т.Л. Харькова; часть II - А.Г. Вишневский, С.В. Захаров, Е.И. Иванова; часть III - С.В. Захаров, А.Г. Вишневский, В.И. Сакевич; часть IV - Е.М. Андреев, Д.Д. Богоявленский, А.Г. Вишневский, Е.А. Кваша, Т.Л. Харькова; часть V - Е.М. Андреев, Д.Д. Богоявленский, А.Г. Вишневский,

С.В. Захаров, Т.Л. Харькова; часть VI - Е.М. Андреев, А.Г. Вишнев> ский, С.В. Захаров; Заключение - А.Г. Вишневский. В работе над проектом принимали участие также Е.Л. Сороко, Н.А. Андрианова, Г.В. Подгаецкая.

1 Немецкий пастор Иоганн Пе<

тер Зюссмильх, автор книги «Божественный порядок в из< менениях рода человеческого, подтверждаемый его рожде< ниями, смертями и размноже< нием», сформулировал шесть правил этого порядка: 1) Бог заботится о равновесии смертности и рождаемости. Божественный порядок требу< ет населения, но не перенасе< ления; 2) Бог управляет смер< тями таким образом, что продолжительность жизни оказывается достаточной для продолжения рода; 3) Бог дает возможность человеку выжить в любом месте на Земле; 4) Бог повсеместно предписы<

вает человеку некоторую про< должительность жизни; 5) Бог мудро управляет распределе< нием средств пропитания:

искусство сельского хозяй< ства - часть Божественной мудрости; 6) Бог заботится об определенном порядке в вос< производстве двух полов (Rohrbasser 1998: LXVII). Пер< вое издание книги вышло в 1741 году, когда до начала

всеобщих изменений тысяче< летнего «Божественного по< рядка» или, по крайней мере, некоторых его пунктов, остава< лось несколько десятилетий.

Введение

Что такое демографическая модернизация?

ХХ столетие стало для России временем огромных изменений - соци> альных, экономических, политических, культурных… Этот ряд можно продолжить, но он, во всяком случае, будет неполным, если среди ключевых перемен не назвать перемены демографические.

Демографические перемены, быть может, не столь очевидные, как экономические или политические, и потому позднее осознанные, за> трагивали глубочайшие пласты человеческого бытия, в корне меняли поведение людей в самых интимных областях их существования, их отношение к вопросам жизни, продолжения рода, любви, смерти, тре> бовали пересмотра ценностей, моральных норм, всего мировосприя> тия. Они охватили матримониальное, прокреативное, сексуальное, семейное, жизнеохранительное, миграционное поведение людей, чрез> вычайно сильно повлияли на становление нового типа личности чело> века, его интеллектуального и эмоционального мира, на его индиви> дуальный жизненный путь.

Совокупность этих перемен и составляет содержание демографи> ческой модернизации России. Эту модернизацию следует, разумеется,

рассматривать в контексте общей модернизации страны, за исторически короткое время превратившейся из аграрной, крестьянской, сельской, малограмотной в промышленную, городскую и высокообразованную. Но одновременно де> мографическая модернизация России есть неотъемлемая часть всемирной демографической модернизации, глобаль> ного «демографического перехода», начавшегося в Европе в конце XVIII века и - в мировых масштабах - не завер> шившегося еще и поныне.

Если сказать коротко, то демографический переход - это переход от извечного равновесия высокой смертности и высокой рождаемости к новому равновесию низкой смертности и низкой рождаемости. И по своей сути, и по своим последствиям он представляет собой подлинную ре> волюцию, которая кардинально обновляет, модернизиру> ет тысячелетние социальные механизмы, управляющие воспроизводством человеческих поколений.

Пусковым механизмом этого исторически обуслов> ленного переворота служит одно из главных и наиболее бесспорных достижений нового времени - снижение смертности. До относительно недавней поры люди едва ли задумывались над тем, сколь многое в их жизни на протя> жении тысячелетий определялось высокой ранней смерт> ностью, казавшейся частью раз и навсегда установленного «божественного порядка»1 , сколь многие социальные уста> новления были подчинены диктовавшейся высокой смерт> ностью демографической необходимости. И прежде всего это относилось к тем из них, которые регламентировали

Я и ц а з и н р е д о м я а к с е ч и ф а р г о м е д е о к а т о т Ч

2 Почти за десять лет до появле<

ния книги А. Ландри, в 1925 го< ду, выражение «демографи< ческая революция» употребил советский демограф А. Хомен< ко (Хоменко 1980: 104). В 1929 году оно появляется в издан< ной во Франции книге польс< кого автора Л. Рабиновича (Радзиновича) (Rabinowicz 1929) - подробнее об этом см.: Subrtova 1984: 193–199; Борисов 1986: 209–213. Одна< ко и у Хоменко, и у Рабиновича это выражение используется, скорее, как метафора, нежели как научный термин для обоз< начения конкретного истори< ческого процесса.

В в е д е н и е

второй фундаментальный процесс, определявший ход воспроизводства человеческих поколений, - рождаемость. Чтобы цепь человеческих поколений не прервалась, высокую смертность прошлых эпох должна была уравновешивать высокая рождаемость, и об этом заботились вы> работанные историей сложные и многообразные социальные механиз> мы. Они были «встроены» во все формы организации частной жизни людей и во многом предопределяли характер гендерных отношений, статус различных половозрастных групп, смысл и дух таких институ> тов, как семья, брак или наследование.

По мере того, как успехи в борьбе со смертью заставляли ее отсту> пать все дальше и дальше, приспособленные к высокой смертности институциональные формы, социальные и культурные нормы и пра> вила все более утрачивали смысл, в лучшем случае, становились не> нужными, в худшем - опасными. Полное обновление возводившейся тысячелетиями системы норм и правил, охранявших высокую рождае> мость и закрепленных во всех культурах и религиях, их приспособле> ние к кардинально изменившимся условиям выживания поколений становилось категорическим императивом времени. Миллионы людей ощущали это и начинали исподволь менять свое повседневное поведе> ние, все более и более отдаляясь от веками заведенного порядка, - задолго до того, как понимание модернизационного смысла происхо> дивших перемен стало частью интеллектуальных приобретений ХХ века. Поначалу они гораздо чаще привлекали внимание моралис> тов, нежели мыслителей.

Демографическая революция началась в то же время, по тем же историческим причинам и имела столь же всеобъемлющие всемирные последствия, что и промышленная революция в Англии и французская политическая революция. Но, в отличие они них, она долгое время оставалась неосмысленной. Если термин «промышленная революция» был введен Ф. Энгельсом еще в 1845 году (Энгельс 1955: 243 и след.), то термин «демографическая революция» появился и даже был вынесен в название кни>

ги Адольфа Ландри только в 1934>м (Landry 1934)2 .

У Ландри, а за несколько лет до него у американского демографа Уоррена Томпсона (Thompson 1929) впервые появляется представление о том, что за наблюдавшимися в их время изменениями и географическими различиями демографических показателей стоят не просто очередные временные колебания, каких было много в прошлом, не просто привычная неодинаковость поведения город>

ских и сельских жителей и т.п., - они первыми заговори> ли о разных типах демографического поведения, о глубо> ких качественных различиях между ними, возникающих вследствие эпохальных исторических перемен. Эти идеи положили начало концептуализации взглядов на совре>

менный этап мировой демографической эволюции, оформившихся впоследствии в теорию демографического перехода. Термин «демо> графический переход» был предложен в 1945 году американским демографом Фрэнком Ноутстейном (Notestein 1945: 41) и получил ши> рокое распространение для обозначения тех фундаментальных демо> графических сдвигов, которые Ландри называл «демографической революцией».

Демографические катастрофы ХХ века

Глава из книги "Демографическая модернизация России, 1900-2000"

На рубеже XIX-XX веков Д.И. Менделеев, исходя из состояния и прироста народонаселения на тот момент, сделал прогноз, согласно которому в конце XX века численность населения России должна была достигнуть как минимум 350 миллионов человек. Что же помешало осуществлению прогноза? «Полит.ру» публикует главу «Демографические катастрофы ХХ века» из новой книги «Демографическая модернизация России, 1900-2000» (Демографическая модернизация России, 1900-2000 / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006. - 608 с. - (Новая история) ). Издание подготовлено коллективом исследователей под руководством крупнейшего российского демографа Анатолия Вишневского и представляет на сегодняшний день первый масштабный опыт осмысления противоречивой демографической истории России XX века. Опираясь на детальное исследование огромного статистического материала, авторы склонны видеть ее как историю демографической модернизации, в корне изменившей многие важнейшие стороны частной и публичной жизни россиян, но все еще остающейся незавершенной.

Демографическая модернизация - сложный социальный процесс, который всегда и везде проходит достаточно болезненно. Но с какими бы проблемами ни сталкивались переживающие его общества, обычно это не проблемы медленного демографического роста. Даже если оставить в стороне современный «взрыв» населения в развивающихся странах, в этом убеждает опыт большинства европейских государств. Были отдельные исключения, такие, как Франция, но большинство стран Западной Европы прошло через период ускорения роста населения во второй половине XIX века, когда смертность в них уже заметно снизилась, а рождаемость все еще оставалась относительно высокой. Демографический взрыв в Европе во второй половине XIX века был, конечно, не столь мощным, как в развивающихся странах сто лет спустя, но все же достаточно заметным. Между 1850 и 1900 годами население Европы (без России) выросло почти в полтора раза, при том что несколько десятков миллионов европейцев эмигрировало за океан. Можно сказать, что в пору своей демографической модернизации европейцы накопили некоторый демографический запас, который оказался совсем не вредным впоследствии, в ХХ веке, когда мировой баланс населения стал быстро меняться.

Россия же упустила свой шанс и не смогла накопить ничего, хотя обычная для других стран асинхронная динамика рождаемости и смертности в период демографического перехода открывала здесь такую возможность. Главной причиной, по которой эта возможность оказалась нереализованной, стали огромные демографические потери , обусловленные разного рода социальными катаклизмами и кризисами.

Наибольший демографический урон нанесли стране трагические события российской/советской истории первой половины ХХ столетия - войны, голод, эпидемии, политические репрессии. Всякий раз они вызывали резкие подъемы смертности, спады рождаемости, в ряде случаев - массовую эмиграцию, причем масштабы этих демографических последствий были таковы, что дают все основания говорить о целой череде демографических катастроф. Как полагает автор книги о российских демографических катастрофах и кризисах В. Исупов, сам термин «демографическая катастрофа» имеет российское происхождение и был введен в научный оборот А.А. Чупровым в начале 1920-х годов для характеристики ситуации, сложившейся в России в период Первой мировой войны (Исупов 2000: 9).

Увы, этот термин оказывается очень полезным при анализе целой эпохи отечественной истории, продолжавшейся четыре десятилетия - с 1914 по 1953 год. Эти четыре десятилетия, в свою очередь, можно разделить на несколько периодов, хотя четко разграничить их удается далеко не всегда - катастрофические события порой сливаются друг с другом, следуют одно за другим без всякого перерыва. Более или менее отчетливо выделяется и может быть рассмотрен особо первый период - 1914-1926 годы. Что же касается последующих периодов - 1927-1939, 1940-1945 и 1946-1953 годов, то, хотя они существенно различались по набору катастрофических факторов и характеру их действия, в них было и много общего, ряд факторов действовал непрерывно, так что все три периода приходится рассматривать единым блоком.

19.1. От начала Первой мировой войны до переписи населения 1926 года

Перепись населения 1926 года подвела демографические итоги социальных потрясений времен революции, мировой и Гражданской войн, когда страна несла все виды демографических потерь, обусловленных множеством факторов. Отграничить действие каждого из них, равно как и связать его с тем или иным видом потерь едва ли возможно, все они тесно переплетались между собой, что лишь усиливало общий пагубный эффект. Но все же определенная «диверсификация» потерь необходима - чтобы хотя бы приблизительно понять, из чего мог складываться конечный результат.

19.1.1. Военные действия

Прямые потери непосредственно от военных действий в этот период связаны как с Первой мировой, так и с Гражданской войнами.

В. Исупов, завершая обзор довольно большого количества исследований потерь вооруженных сил России в Первой мировой войне, приходит к выводу, что «получить точные данные о потерях русской армии в кровопролитных сражениях Первой мировой войны уже практически невозможно» и предлагает «условно считать, что Россия в годы Первой мировой войны потеряла убитыми и умершими от разных причин от 1,5 до 1,8 млн. солдат и офицеров» (Исупов 2000: 55). Эта оценка не противоречит подсчетам, выполненным ранее и содержащимся, в частности, в работах Л. Каминского и С. Новосельского - 1,5-1,7 млн. человек (Каминский, Новосельский 1947: 60), Б. Урланиса - 1,8 млн. (Урланис 1960: 381) или в намного более раннем, опубликованном в 1931 году исследовании Н. Головина - 1,86 млн. (Golovine 1931: 103; Lorimer 1946: 40; Головин 1993: 55-59). Но все же нельзя не отметить, что в недавнем исследовании военных историков общие (боевые и небоевые) потери российской армии в Первой мировой войне оцениваются иначе, они определены в 2,25 млн. человек (Россия 2001: 100).

По их же расчетам, людские потери среди военнослужащих Красной армии в ходе Гражданской войны составили 981 тыс. человек (Там же, 149). Потери противоположной стороны были, видимо, не меньшими, так что общая величина прямых военных потерь была, примерно вдвое большей - Ю. Поляков оценил их в 2,5 млн. человек (Поляков 1986: 104). Но были еще потери различных нерегулярных вооруженных формирований, партизан, мятежных отрядов, военных сил местных национальных правительств и государственных образований и т.п. С учетом всего авторы трехтомного издания «Население России в ХХ веке» определяют общие потери вооруженных сил за время Гражданской войны «со значительной долей условности» в 2,5-3,3 млн. человек (Население России в ХХ веке 2000: 97).

Все эти приблизительные оценки, дающие представление о порядке величин, позволяют указать лишь примерную «вилку» армейских потерь в Первой мировой и Гражданской войнах - 4-5,5 млн. человек. Но кроме того были еще и очень большие потери среди гражданского населения вследствие голода и эпидемий, которые также должны войти в счет прямых людских потерь этого периода.

19.1.2. Голод

Еще не окончилась Гражданская война, когда значительную часть территории страны охватил голод. Как утверждает С. Адамец, это был лишь самый пик голода, «массовый голод начался не после засухи 1921 и не прекратился после сбора урожая 1922 года. Он растянулся на 3 года, начиная с лета 1920, чему предшествовали локальные вспышки голода в отдельных районах и городах во время Гражданской войны. Когда же голод достиг своей высшей точки, бедствие - в пределах бывшей Российской империи или будущего СССР - охватило территорию, на которой проживало 65 млн. человек . В это время нехваткой продовольствия «было затронуто около 30 млн. человек, которые нуждались в срочной помощи» (Adamets, 2003: 150) .

Страна была разорена, и, несмотря на меры помощи голодающим, предпринимавшиеся и правительством страны, и международными организациями, людские потери от этого голода были очень велики, хотя их точные размеры неизвестны. Имеющая довольно широкое хождение оценка потерь только от «главного» голода 1921-1922 годов - без учета подъемов смертности от голода в 1918-1920 годов - в 5 млн. человек, попавшая даже в первое издание Большой советской энциклопедии (Мстиславский 1930: 463; Струмилин 1964: 34), по мнению С. Максудова, сильно завышена (Максудов 1989: 186). Но и слишком низкая оценка этих потерь - 1 млн. погибших от голода и болезней к весне 1922 года (Поляков 1975: 80, 90, 93; Население России в ХХ веке 2000: 133) при десятках миллионах голодавших, кажется мало правдоподобной.

Время демографических перемен. Избранные статьи Вишневский Анатолий Григорьевич

III. Демографическая модернизация в контексте общей модернизации

Новые задачи социального управления демографическими процессами. Нет ни одного демографического параметра, в изменении которого Россия не следовала бы за западными странами, но часто – на почтительном расстоянии, после долгих колебаний, преодолевая внутреннее консервативное сопротивление. Вообще говоря, такое сопротивление неизбежно и даже небесполезно, оно удерживает от поспешных шагов, бездумного следования сомнительной моде и т. п. Но гири консерватизма не должны быть слишком тяжелыми, он не должен превращаться в государственную политику и неосмотрительно блокировать перемены, которые могут оказаться и весьма плодотворными. Ведь страны, относительно спокойно принявшие новации «второго демографического перехода», отличаются от России не только тем, что в них проводятся гей-парады и не запрещается бой быков. Они намного опережают Россию по производительности труда, уровню и качеству жизни, ее продолжительности. Нет ли здесь связи? Можно ли одновременно модернизировать одни стороны социального бытия и тормозить модернизацию других? Даже если принять далеко не бесспорные представления о потерях, которые несет общество, отказываясь, скажем, от «традиционных семейных ценностей», нельзя не видеть и его приобретений. Чего стоит одно только изменение гендерных отношений, восстанавливающее в правах половину рода человеческого.

Мне уже приходилось как-то цитировать слова А. Хомякова, надеявшегося на то, что «мы будем продвигаться вперед смело и безошибочно, занимая случайные открытия Запада, но придавая им смысл более глубокий или открывая в них те человеческие начала, которые для Запада остались тайными, спрашивая у истории Церкви и законов ее – светил путеводительных для будущего нашего развития и воскрешая древние формы жизни русской, потому что они были основаны на святости уз семейных и на неиспорченной индивидуальности нашего племени». Может быть, в первой половине XIX столетия в России «открытия Запада» еще могли казаться случайными, а идея об их избирательном заимствовании и перекройке на свой манер – убедительной. Но к XXI в. накопилось достаточно данных, заставляющих усомниться в таком взгляде на перспективы отечественной истории и попытаться увидеть модернизацию, в том числе и российскую, как закономерный целостный процесс, в котором все взаимосвязано.

Главные события модернизации совершаются не на заводах и фабриках, не на биржах и в банках, не в медицине или атомной физике, не в парламентах и политических партиях, хотя там и происходит очень многое. Главное, что модернизируется, – это сам человек, человеческая личность. Ее внутренняя дифференциация, ее усложнение – главный обобщающий результат всех модернизационных перемен. Потому они и порождают культурные проблемы и конфликты, тем более острые, чем быстрее протекает модернизация: она требует смены культурной идентичности, почти невозможной на протяжении одной жизни и в любом случае очень болезненной. Разные составляющие этой идентичности меняются с разной скоростью, целые поколения живут на культурном перепутье, переживая внутренний разлад.

Это сказывается даже на таком, казалось бы, бесспорном по своему смыслу процессе, как снижение смертности. «Первая эпидемиологическая революция», если воспользоваться терминологией М. Терриса, была в России «революцией сверху». Она не требовала глубокой перестройки всей поведенческой мотивации большинства людей, и это дало о себе знать, когда такая мотивация приобрела первостепенное значение в развитии «второй эпидемиологической революции», а общество оказалось к этому не готовым.

В странах пионерной модернизации события развивались иначе. Там и ранние этапы эпидемиологического перехода требовали изменений в массовом поведении, медицинские нововведения накапливались постепенно и столь же постепенно осваивались населением. Как отмечает один из исследователей, в XIX столетии на Западе, по мере распространения буржуазных домохозяйств среднего класса, женщины из этого социального слоя приобрели роль «домашних менеджеров», которые первыми приняли на себя ответственность за то, чтобы вводить в практику потоки новых медицинских и санитарных советов.

Нечто подобное, видимо, происходило и в период развития капитализма в России, и тогда это было не «инструментальным», а глубинным социальным феноменом, сопровождавшимся неизбежным в таких случаях культурным конфликтом. Он хорошо описан в знаменитом рассказе Льва Толстого «Крейцерова соната». Герой рассказа Позднышев воплощает полное неприятие всех перемен, затронувших в ту пору семейную жизнь нарождавшегося в России среднего класса. В конце концов, он убивает свою жену, которая, по его мнению, слишком далеко зашла в неуважении к тому, что он считал образцом семейной жизни. Среди прочих обвинений, которые он ей предъявлял, было и то, что она слишком заботилась о здоровье своих детей и слишком доверяла врачам. «Предполагается, что болезнь можно лечить и что есть такая наука и такие люди – доктора, и они знают. Не все, но самые лучшие знают. И вот ребенок болен, и надо попасть на этого самого лучшего, того, который спасает, и тогда ребенок спасен <…>. И это не ее исключительная вера, а это вера всех женщин ее круга, и со всех сторон она слышит только это: у Екатерины Семеновны умерло двое, потому что не позвали вовремя Ивана Захарыча, а у Марьи Ивановны Иван Захарыч спас старшую девочку <…>. Как же тут не мучаться и не волноваться всю жизнь, когда жизнь детей, к которым она животно привязана, зависит от того, что она вовремя узнает то, что скажет об этом Иван Захарыч. А что скажет Иван Захарыч, никто не знает, менее всего он сам, потому что он очень хорошо знает, что он ничего не знает и ничему помочь не может, а сам только виляет как попало, чтобы только не перестали верить, что он что-то знает». По мнению Позднышева, если бы жена его «была совсем человек, то у ней была бы вера в бога, и она бы говорила и думала, как говорят верующие бабы: “Бог дал, бог и взял, от бога не уйдешь”. Она бы думала, что жизнь и смерть как всех людей, так и ее детей вне власти людей, а во власти только бога, и тогда бы она не мучалась тем, что в ее власти было предотвратить болезни и смерти детей, а она этого не сделала».

Понятно, что все эти рассуждения – не личная позиция литературного персонажа, а отражение определенных культурных установок и стереотипов, причем в эпоху, когда их время уже заканчивалось. Изменившиеся условия, новые открывшиеся возможности требовали и новых стереотипов жизнеохранительного поведения, более активного и просвещенного, основанного, в частности, и на доверии к медицине, которая сумела доказать, что теперь она кое-что все-таки знает. Однако человеку, воспитанному на старых образцах, трудно принять новые, и он противодействует им, как может. Если подобное отторжение «новых веяний» способно вызвать даже стремление сделать более защищенной жизнь детей, то какой реакции можно ожидать в ответ на современные изменения семьи и брака?

Морализирующее сознание стремится истолковать все происходящие перемены в терминах порока и добродетели, тогда как реальная проблема, которую приходится решать модернизирующемуся обществу, заключается в том, как приспособиться к лавине нововведений, сопровождающих модернизацию, и овладеть новым, невиданным прежде разнообразием.

При этом одной из центральных становится проблема взаимоотношений индивида и общества, которую можно еще назвать проблемой социального управления индивидуальным поведением. Как и всякое управление, оно подчиняется закону необходимого разнообразия («закон Эшби»: разнообразие управляющей системы должно быть не меньше разнообразия управляемого объекта). Усложнение человека и форм его поведения делает неэффективной прежнюю систему управления и, в свою очередь, требует ее усложнения – управлять сложным объектом простыми методами невозможно. В той мере, в какой эта задача решается в ходе модернизации, найденные решения затрагивают все виды социального поведения, демографическое поведение – лишь частный случай, правда, очень важный в силу всеобщности и экзистенциального характера демографических процессов. Но важно подчеркнуть, что если найдены новые принципы управления, то они должны получить всеобщее распространение и затронуть все виды поведения.

От ценностно-рационального к целерациональному поведению. К настоящему времени накоплен немалый опыт попыток повлиять на демографические процессы, с тем чтобы направить их течение в желаемом направлении. Для этого используются рычаги законодательства, пропаганды, церковной проповеди, даже рекламы. Предполагается, что субъект такого влияния – законодатель, церковь и т. д. – заранее знает «цель» демографической эволюции, знает «как надо». Скорее всего, такое предположение ошибочно, знать заранее цель развития невозможно, целеполагание встроено в сам процесс эволюции.

Механизмы социального управления не создаются искусственно, а вырабатываются и изменяются в поисковом процессе самоорганизации социальных систем. Судя по всему, адаптация этих механизмов к новой сложности объекта управления, нараставшей на протяжении нескольких столетий Нового времени, выразилась, прежде всего, в смене преобладающего типа мотивации индивидуального поведения.

Еще Макс Вебер выделил несколько типов «социального действия», различающихся своей мотивацией. Центральное место среди них занимают два типа: ценностно-рациональное и целерациональное действие. Первое характеризуется тем, что человек действует «невзирая на возможные последствия, следует своим убеждениям о долге, достоинстве, красоте, религиозных предначертаниях, благочестии или важности “предмета” любого рода. Ценностно-рациональное действие… всегда подчинено “заповедям” или “требованиям”, в повиновении которым видит свой долг данный индивид». Напротив, «целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и побочным результатам и, наконец, отношение различных возможных целей друг к другу». Воспользуемся классификацией Вебера для анализа интересующих нас перемен, не забывая, конечно, что речь идет об идеальных типах, которые никогда не встречаются в чистом виде.

Хотя оба типа социального действия могут соседствовать друг с другом, а также и с другими его типами, выделенными Вебером, – действиями под влиянием аффекта или длительной привычки, – судя по всему, соотношение их на протяжении истории очень сильно меняется. Нетрудно видеть, что ценностно-рациональное действие приспособлено к относительно простой социальной реальности, в которой можно заранее предвидеть ограниченное число возможных ситуаций, просчитать их наиболее вероятные, повторяющиеся последствия и сформулировать раз и навсегда данные предписания, заповеди оптимального поведения на все случаи жизни. Человеку остается только, «невзирая на возможные последствия», следовать этим готовым заповедям. Второй же тип – целерациональное действие – гораздо больше соответствует новой сложности мира, ибо позволяет гибко ориентироваться в бесконечном многообразии возникающих и быстро меняющихся ситуаций, предвидеть их неповторимые последствия и учитывать их при принятии решений, всякий раз индивидуальных. Поэтому для прошлых эпох было характерно безусловное преобладание ценностно-рациональной мотивации – следование канону, традиции, религиозной заповеди, что очень сильно ограничивало свободу индивидуального выбора. Одно из главных достижений модернизации – переход к преобладанию целерациональной мотивации, что влечет за собой признание права человека на свободный выбор в очень многих областях его жизни, в которых прежде такой выбор был недопустим.

Смысл целерационального действия не может быть правильно понят, если не учитывать крайне важного замечания Вебера: «выбор между конкурирующими и сталкивающимися целями и следствиями может быть, в свою очередь, ориентирован ценностно-рационально – тогда поведение целерационально только по своим средствам». Мир, в котором преобладает целерациональное действие, – это отнюдь не мир без ценностей, мир «вседозволенности» и т. п. Целерациональное поведение точно так же направляется общественными ценностями, как и ценностно-рациональное, но только не путем жестких внешних предписаний и под контролем внешней цензуры, а путем интериоризации ценностей и ориентированного на них свободного выбора. Традиционный человек усваивает строгие правила поведения, которые ему дает носитель ценностей – пророк, государь и т. п., – и следует им под контролем государственной власти, церкви, соседской общины. Современный человек усваивает ценности непосредственно, становится их носителем и сам сверяет свое поведение с ними, не оглядываясь на внешнюю цензуру. Он получает не только право выбора, но и ориентиры выбора, которые всегда при нем, подобно компасу, делающему возможным автономное свободное плавание в мире нового разнообразия. Можно предположить, что при этом мотивационная роль ценностей не только не ослабевает, но, напротив, возрастает.

Традиционная семья претендует на объединение всех ценностей в одном пакете: прочность брака, экономическая безопасность, супружеская любовь, сексуальное удовлетворение, рождение и воспитание детей, семейная солидарность. Этот список, вероятно, можно продолжить, но одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: все сразу может и не получиться. С милым рай и в шалаше – но тогда не достигается экономическая безопасность. Жизнь с богатым, но нелюбимым мужем тоже не соответствует образу идеальной семьи. Вступают в противоречие чадолюбие в традиционном понимании (чтобы детей было много) и воспитание детей – средняя современная семья и экономически, и эмоционально, и по балансу доступного времени может дать надлежащее воспитание и образование лишь ограниченному числу детей, чадолюбие в современном понимании требует ограничения числа детей, но б?льших инвестиций в их воспитание. Буквально на каждом шагу своего жизненного пути современному человеку приходится делать выбор в условиях, когда сами ценности дифференцированы, и общество отвечает на эту ситуацию созданием гораздо более богатой, чем прежде, палитры вариантов выбора, рассчитанной на человека, вооруженного «встроенными» ценностными ориентирами. Это вовсе не уступка «вседозволенности», это – переход к новому типу управления социальным, в том числе демографическим и семейным, поведением в условиях не поддающегося перечислению множества возможностей. В этих условиях только такое управление и отвечает требованию закона необходимого разнообразия.

Демографическая модернизация и социальная структура. Соответственно можно сказать, что успехи модернизации – как общей, так и демографической – зависят от способности общества перейти к целерациональной мотивации поведения, от уже достигнутой ее распространенности, от темпов, которыми она продолжает распространяться. Но сама эта способность тоже имеет свои детерминанты, во многом определяется социальной структурой общества. Ни крестьяне, ни вчерашние крестьяне, лишь недавно превратившиеся в городской пролетариат, не готовы к тому, чтобы полностью расстаться с привычной ценностно-рациональной мотивацией. Только средние городские слои, и то, скорее всего, не в первом поколении, образуют ту массовую группу населения, которая, благодаря пребыванию с детства в сложной городской среде, благодаря своему образу жизни, образованию, информированности, окончательно порывает с ценностно-рациональным поведением.

Не удивительно, что на Западе главными носителями целерационального поведения выступали представители все более массовых средних городских слоев. На протяжении столетий превращения Европы из сельской в городскую никогда не было недостатка в критике городских пороков, к которым относилось и «сознательное», «расчетливое» (в терминах Вебера – «целерациональное») поведение со стороны защитников уходящей крестьянско-дворянской аграрной цивилизации. Но когда пришло время, средние городские слои не только сами оказались подготовленными к выработке и усвоению новых поведенческих стереотипов, в том числе и новых норм и ценностей жизнеохранительного, прокреативного, матримониального, сексуального поведения, но повлияли на поведение и других слоев общества, стали образцом для них.

В России XX в. условия формирования этих слоев были такими, что они не смогли до конца освоить новые принципы целерационального поведения, а тем более передать их другим. Конечно, урбанизация советского времени не могла не привести к созданию достаточно мощных городских слоев, которые по многим параметрам напоминали европейский или американский средний класс. Но эта урбанизация была слишком стремительной, «инструментальной», как и вся советская модернизация, она во многом осталась незавершенной, что способствовало долговременному сохранению промежуточной, маргинальной социальной структуры. Почти весь XX век российские города заполняли вчерашние крестьяне. Незадолго до распада СССР, по переписи 1989 г., поколения с преобладанием городских уроженцев составляли всего 41 % населения России, значительная их часть была детьми. Города, сами еще не очень развитые, просто не успели «переработать» свое новое население. Не удивительно, что главным проявлением незавершенности советской модернизации как раз и стала незавершенность формирования городского среднего класса. Он до сих пор остается недоделанным, промежуточным, все еще несущим в себе исторический конфликт между традиционализмом и модернизмом, подобно господину Позднышеву, одетому, как пишет Толстой, «в старое от дорогого портного пальто», под которым, «когда он расстегивался, видна была поддевка и русская вышитая рубаха».

Разумеется, сегодняшнее население страны далеко не то, каким оно было в начале XX в., позиции ценностно-рационального поведения россиян за последнее столетие были основательно подорваны. Об этом, в частности, свидетельствует повсеместное распространение внутрисемейного регулирования деторождения, типичный пример целерационального поведения. Но непомерное число абортов или разводов, да и высокая российская смертность говорят о том, что индивидуальная рациональная предусмотрительность, рассмотрение отношения средств к цели и побочным результатам остаются не самым сильным местом наших соотечественников, во многих случаях они действуют «по образцу», не слишком задумываясь о последствиях.

Впрочем, есть веские основания рассчитывать на то, что это промежуточное состояние российского общества достаточно скоро будет преодолено. Россия сейчас находится на таком этапе развития, когда формирование средних городских слоев входит в свою зрелую фазу. Превышение городских уроженцев над сельскими среди родившихся впервые отмечено в России в 1962 г., в 1983 г. их доля в общем числе родившихся впервые превысила 70 %, с каждым годом нарастала и их доля в населении. В 1990?е годы я писал, что «уроженцы городов скоро станут несомненным большинством народа». К переписи населения 2002 г. к поколениям с преобладанием городских уроженцев относились все россияне в возрасте до 41 года, их доля в населении достигла 58 %, процесс вытеснения «сельских» поколений «городскими» продолжается.

Из рис. 10 видно, как менялась доля городских уроженцев среди женщин в возрасте 20–24 года с 1984 г. За четверть века эта доля выросла с 50 до 70 %, причем б?льшая часть роста пришлась на первую половину периода. Могло ли это не сказаться на демографическом поведении этой важнейшей демографической группы? Маловероятно.

Рисунок 10 – лишь одна из многих возможных иллюстраций тех перемен, которые, независимо от чьей бы то ни было воли, формируют меняющийся социальный облик новых поколений россиян. Конечно, социальная динамика не определяется только изменением тех или иных структурных пропорций, многое зависит от общих параметров социального развития, соотношения модернизационных и контрмодернизационных сил в обществе и т. д. Но и недооценивать структурные изменения, особенно когда речь идет о таких фундаментальных сдвигах, как изменение соотношения городского и сельского населения – одна из главных «осей» модернизации, – не следует.

Именно расширяющиеся городские поколения стали главным мотором «второго демографического перехода» в России, развернувшегося в последние десятилетия, а он еще в большей мере, чем предшествовавшее ему снижение рождаемости, говорит о «рационализации» массового поведения, основанного на свободном выборе. Отход от классических семейных форм пугает моралистов, но что они могут предложить взамен? Выше говорилось о том, что модернизация семейной жизни – поисковый процесс, и она, скорее всего, не завершена еще нигде. Тем более не завершена она в России – как потому, что началась здесь сравнительно поздно, так и потому, что не раз наталкивалась на искусственные препятствия. Нужно ли в очередной раз блокировать этот поиск? И возможно ли это? Модернизация семьи будет продолжаться, остановить ее невозможно, потому что она опирается на конкурентные преимущества новых семейных форм, пусть иногда и спорные.

Рис. 10. Доля городских уроженцев среди женщин в возрасте 20–24 года в 1984–2009 гг.

Но она будет продолжаться еще и потому, что демографическая модернизация – часть общей модернизации, создающей очень сложную, внутренне разнообразную социальную среду, в которой можно существовать только при условии полного обновления, читай усложнения, всех механизмов взаимодействия индивида и общества. Это обновление не может обойти стороной демографическую сферу, одну из главных сфер человеческого бытия.

Из книги Арийская Русь. Ложь и правда о «высшей расе» автора Буровский Андрей Михайлович

ЧАСТЬ III ПОИСК ОБЩЕЙ ПРАРОДИНЫ Венгры перевалили Карпаты и завоевали Родину. Официальное мнение венгерской исторической

Из книги 2012 год. Версии и факты автора Панин Вадим

Глава 7 Демографическая проблема Несмотря на то что демографическая ситуация уже не первое десятилетие находится под наблюдением специалистов из таких организаций, как ООН, и должна была частично стабилизироваться уже в начале нынешнего века, до сих пор не удалось взять

Из книги Россия. История успеха. Перед потопом автора Горянин Александр Борисович

1. Качество жизни и демографическая статистика По каким критериям оценивать «качество жизни» наших предков? Способны ли (и вправе ли) мы вообще выносить какие-то суждения о былых веках? Ведь нам трудно даже мысленно принять быт без электричества, телефона и самолетов. А

Из книги Агония или рассвет России. Как отменить смертный приговор? автора Калашников Максим

Демографическая трагедия Если мы не нарастим резко производительность труда, если не начнем ввоз рабочих рук извне, то экономика РФ рухнет под тяжестью массы нетрудоспособных. Внутренних демографических резервов в Российской Федерации нет. Таким был смысл выступления

Из книги Библия медпреда. Управление территорией автора Волченков Александр Евгеньевич

Секрет слагаемых общей суммы По уже знакомой по предыдущей главе схеме потенциал АПУ можно также разделить на расчётный и реальный. Расчёт потенциала врача проводится через потенциал отделения. Расчёт потенциала ЛПУ складывается из потенциалов отдельных его

Из книги Литературная Газета 6397 (№ 50 2012) автора Литературная Газета

Сто лет общей истории Сто лет общей истории ШТРИХ-КОД В начале ХХ века выставки с одноимённым названием считались гвоздём сезона. В начале XXI они приобретают[?] схожее значение. В Москве в Центральном доме художника прошла юбилейная пятая выставка "Союза русских

Из книги Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы автора Галан Ярослав Александрович

В ОБЩЕЙ БОРЬБЕ

Из книги Перестройка-2. Что нам готовит Путин автора Акулов Валентин Леонидович

Демографическая политика Путина То, что динамика смертности и рождаемости в России просто катастрофическая, знают все. Знает даже российская статистика. Уверения Путина и Медведева, что тут есть сдвиги к улучшению - либо глупая шутка, либо злонамеренная ложь.Причин тут

Из книги РАСПАД автора Ваджра Андрей

РАСПАД: Праздник общей беды (17 годовщине проекта «Ukraina» посвящается)Очередное смешное мероприятие. Армии нет, от нее остался лишь обоз, а военные парады проводятся. Умора. Когда Кучма решил послать украинский батальон в Ирак, вдруг выяснилось, что во всей стране нет ни

Из книги Корпорации (февраль 2009) автора Русская жизнь журнал

Философия общей апатии Поражает не беда, но отсутствие адекватного восприятия таковой.Все рухнуло в одночасье, но тихо, без пафоса. Смотришь окрест - и вроде как все нормально. Позвольте, еще вчера писали, что лучше западной цивилизации ничего нет, и вот - она обвалилась.

Из книги Время демографических перемен. Избранные статьи автора Вишневский Анатолий Григорьевич

Незавершенная демографическая модернизация в России Демографическая модернизация рассматривается в этой статье с позиций концепции «консервативной», или «инструментальной» модернизации России, развитой автором ранее. В свою очередь, отправной точкой

Из книги Спецмиссия антихриста автора Медведева Ирина Яковлевна

Возрастной состав и демографическая нагрузка Несмотря на огромные изменения в распределении населения по возрасту, снижение доли детей и рост доли пожилых доля средней группы, в которую не входят до– и послерабочие возрасты, практически не изменяется

Из книги Куда Кейнс зовет Россию? автора Дзарасов Солтан

Мировая демографическая асимметрия В 1900 г. население нашей планеты составляло 1,6 млрд человек, в 1950 г. – 2,5 млрд, в 2000 г. – 6,1 млрд человек. Согласно последнему (2008 г.) прогнозу ООН, к 2050 г. число жителей Земли достигнет 8 млрд человек по нижнему варианту этого прогноза,

Из книги Избранные речи и выступления автора Путин Владимир Владимирович

Демографическая война Проблемы экономического и социального развития страны тесно связаны с одним простым вопросом: для кого мы все это делаем? Из Послания Президента России В. В. Путина Федеральному собранию от 10 мая 2006 г. Понятие «информационная война», или,

Из книги автора

3. На пути к Общей теории В то же время русская революция была воспринята им как серьезное предупреждение. При всем своем негативном отношении к ней Кейнс с повышенным интересом отнесся к выдвинутым ею проблемам, и это не могло не обострить его внимание к более широкому

Из книги автора

О нашей общей цели Во время выборов обычно печатается целое море политических платформ кандидатов. Эти объемистые документы редко дочитывают до конца.Я изложил здесь то, что считаю самым важным. Тот, кто скажет, что это еще не вся программа, будет прав. Не претендую на